Содержание

Будущее информационных технологий

 

– Хочу, чтобы по небу летала большая-большая голая баба и срала на американские города.

– Какие какашечки должны быть? Твёрдые, мягкие, жидкие?

– Пусть на этот раз будут мягкие.

– Должен ли кто-то погибнуть в американских городах?

– А что, там кто-то есть?

– Это как вам угодно будет, капитан.

– А котята там будут?

– Как хотите, капитан.

– Пусть будут котята.

– Должен ли кто-то из котят погибнуть?

– Нет! Да как вообще ты смеешь?!

– Хозяева должны быть у котят?

– Конечно, а кто за котятами будет ухаживать?

– Должен ли кто-то из хозяев погибнуть?

– Нет, конечно! Пусть все останутся в живых.

– А какую музыку вы желаете, капитан?

– Надоели мне уже твои вопросы. Давай кино смотреть.

– Как скажете, капитан.

 

 

* * *

 

Через полтора часа пластиковая капсула закачалась. Крышка приоткрылась, из-под неё на пол плюхнулось тело. Тело было совершенно голым, но почти по всей его поверхности была размазана коричневая грязь. Молодой человек встал на четвереньки и пошёл мыться. «Вот это я классное кино придумал, давно такого не видал, настоящий бобастер!» – проговорил он себе под нос.

Вода на космическом корабле была дефицит. Поэтому мытьё происходило при помощи двух механических рук, которые держали мокрое полотенце. В конце такой помывки руки выжимали полотенце над специальной воронкой. Жижа утекала в трубу, где происходила дальнейшая её переработка.

Освежённый, молодой человек выбрался из помывочной и пополз к своей капсуле. По дороге не удержался и подошёл к лобовому иллюминатору. Напрягся и встал на свои короткие, слабенькие, неразвитые ноги. Ему хотелось лучше вглядеться вперёд, в космические дали.

Тут космический корабль тряхнуло. Потом опять тряхнуло. Капитан поцокал языком и сказал: «Ай-яй-яй, гравиционные кочки. Надо быть осторожным». Молодой человек поднял правую руку, сжал её в кулак, как настоящий супермен из его любимых бобастеров. Кулаком он показывал кораблю туда, куда надо двигаться, чтобы не попасть на очередную гравиционную кочку. Больше тряски не было. «Сложно быть капитаном, ой как сложно!» – сам себе сказал капитан.

Аникита у лобового иллюминатора

Слева, справа, сверху и снизу проносились звёзды. Звёзды были маленькие и большие, круглые и квадратные, треугольные и крестиком, белые и красные, полосатые и прозрачные. Некоторые звёзды проносились со свистом, некоторые с треском. А вот одна большая звезда в форме серого бублика прошелестела как бумага. Ох и длинна же ты, дорога до звезды Кейфурион! Ох и тернист же ты, путь до планеты Мисочка! Ох и не скоро же капитан со своей командой прибудет на подмогу бедным котятам, которых угнетает злой тиран-зоопедофил Паратиф! Ох и не все вернутся из этого славного похода, ох не все!

Надо было возвращаться в свою капсулу. Скоро должен выбраться другой член экипажа. Ему тоже надо помыться. А члены экипажа не должны видеть друг друга голыми. Это категорически запрещено уставом. Молодой человек опять встал на четвереньки и пошёл к своей капсуле. Ноги его гудели от перенапряжения, поэтому он слишком сильно опёрся о капсулу и уронил её набок.

Молодой человек пришёл в ужас. Ему теперь ни за что не забраться в свою капсулу. Он не сможет спать и умрёт, не добравшись до далёкой планеты Мисочка. Всё пропало! Всё пропало! Но тут внезапно открылся входной люк. Зашёл какой-то человек в оранжевом комбинезоне, подошёл к капсуле и одним движением вернул её в прежнее состояние. Так же молча он ушёл. «Спасибо тебе, добрый иноплянин», – запоздало крикнул ему вслед капитан. Тут задёргалась соседняя капсула. Молодой человек быстро задвигался и залез в свою.

– Хочу, чтобы по небу летал мужик в комбизоне и чинил людям сломанные капсулы.

– Какого цвета должен быть комбинезон?

– Ну это, как аписин...

 

 

* * *

 

– Вы арестованы по статье 775, часть 18 Кодекса законов о толерантности.

Сисот что?

– Вы имеет право не отвечать на мои вопросы, но это может быть расценено как нарушение статьи 1089, часть 22 указанного кодекса – неуважение к агентам во толерантности, находящимся на больничном.

– Скажите, это уже планета Мисочка?

– Как вас зовут?

– Это секрет, даже я не знаю.

– Понятно... Одну минуту... Мой гаджет подобрал для вас индивидуализированное имя. Отныне вы будете называться Аникита Полетаев.

– Хорошо. Позвольте представиться. Я Аникита Полетаев. Я капитан межзвёздного крейсера «Неустрашимый волк». Мы движемся к далёкой звезде Кейфурион спасать котят. Представься же и ты, добрый иноплянин.

– Мой гаджет подобрал для вас наказание... Нет, подождите... Сейчас я его перезагружу... Так... Сейчас... Минутку... Подождите, введу пароль... Отпечаток пальца... Сетчатка... Дыхание... Тембр голоса... Съешь ещё этих мягких французских булок, да выпей же чаю.

– Я не хочу есть. А вот пить хочу.

– Это я не вам. Опять пароль... Капча... Фейс-контроль... Чёрт, не в той последовательности. Надо заново... Перезагружаемся... Пароль... Сразу активируем антивирус...

Дальше агент действовал молча, только ещё раз сказал фразу про булки. Минут через пятнадцать у него наконец получилось авторизоваться.

– Итак, вам вменяется в вину... Подождите, отвечу на входящий вызов... Алло! Нет, мама, я не болею. Просто нам раз в год положено работать так, будто мы на больничном... Ладно, ладно. Сейчас я совершу правосудие, а потом заеду к тебе... Итак, что мы имеем?

Агент во толерантности глупо посмотрел на Аникиту Полетаева. Он напрочь забыл то, о чём разговаривал только что. Он поднёс свой гаджет к губам и отчётливо произнёс:

– За что я хочу покарать этого недотёпу?

– Неуважение к агентам во толерантности, находящимся на больничном.

– Ага, статья 1089, часть 22! Каков вердикт?

– Три месяца колонии-поселения.

– А куда именно?

– Ка Пэ номер 512.

– Где это?

– Биом «Тайга».

– Итак, Аникита Полетаев. Вы всё слышали. На три месяца поселитесь в тайге. Ха-ха! Ну и холодно же там, скажу я вам. Ну ладно, мне надо ехать. Получай свою печать.

Агент поднёс свой гаджет ко лбу Аникиты и отчётливо произнёс: «Аникита Полетаев. Татушка». Мощным лазером гаджет выжег на лбу клеймо «КП512». После этого агент во толерантности сел на велосипед и уехал. Аникита произнёс ему вслед: «Сисот что?»

Он повернулся к своему кораблю. Ему очень хотелось вернуться на него, чтобы убраться с этой странной планеты. Лоб сильно болел, и ужасно хотелось пить. Надо было быстрее вернуться в свою капсулу. Аникита уже придумал сценарий для следующего фильма: «Хочу, чтобы этот странный иноплянин потерял свой гаджет, а потом подавился фасускими булками». Аникита повернулся, посмотрел и не нашёл своего корабля среди других. Его корабль, его «Неустрашимый волк» был серой большой коробкой. А вокруг было слишком много, много-много таких же серых коробок. Куда ему идти?

Аникита Полетаев стоял на четвереньках и смотрел на великое множество серых коробок вокруг. Местность была холмистая, и он сам стоял на вершине высокого холма. Вокруг, куда ни кинь свой взор, всё было сплошь усеяно серыми коробками. Тут радость озарила душу Аникиты. Он понял, что не только его и других членов экипажа «Неустрашимого волка» волнует судьба котят. Огромная армия людей движется к планете Мисочка, а сейчас все они остановились на этой планете на дозаправку. Подумалось: «С такой силой мы обязательно победим!»

Это было первое научное открытие со стороны Аникиты, хотя и ложное. Его картина мира резко расширилась, и он испытывал удовольствие. Да что там удовольствие, этим открытием Аникита был просто счастлив. Но тут сзади незаметно подошли двое людей в серой одинаковой одежде. На шею Аниките накинули чёрную пластиковую цепочку. Цепочка защёлкнулась, и его как собаку потащили в большую чёрную стрекозу, стоящую тут же на холме.

 

 

* * *

 

Вокруг было удивительно хорошо. Клумбы с цветами. Высокие ели. Птицы поют. Белочки играют. Можно было сойти с бетонной дорожки и лечь прямо на траву. Можно было сорвать какую-нибудь травинку и сунуть себе в рот. Можно было даже гриб найти, если повезёт. Или ягоду. О, эти чудесные дни, когда найдёшь ягоду, положишь её в рот, пососёшь, и потом ягодный вкус во рту чувствуется весь день!

Прошло уже шестнадцать лет. Аникита Полетаев прижился в этой колонии-поселении. Давно прошли те три месяца наказания, которые ему были назначены. Он рад был бы вернуться в свою капсулу – к свободной жизни, но не знал как это сделать. Нельзя было просто так взять и выйти за ворота – ворот не было. Нельзя было перелезть через стену – стена была высокая, гладкая и неприступная. Ну и перелез бы Аникита через стену, а что дальше? Вокруг тайга, вокруг верная смерть.

Доставка продуктов, лекарств, корреспонденции, мелких запчастей, электричества и прочего в колонию осуществлялась с помощью трубы. Люди, крупные агрегаты, мебель доставлялись с помощью вертолёта. В своё время Аникита тоже прибыл сюда вертолётом. И сейчас вертолёт мог бы взять его назад, только для этого надо должным образом оформить документы, а как это сделать – никто в колонии не знал. Как говорится, закон суров и непостижим.

В колонию пропуск простой и верный – клеймо на лбу. Чтобы выйти из колонии, требуется оформить неопределённое количество бумаг. Например, надо подготовить справку об отсутствии вшей и блох, справку о психическом и психологическом здоровье, заполнить несколько анкет и так далее. Но самой большой проблемой было то, что Аникита не знал, куда ему надо, из какой точки на Земле он прибыл сюда. А как можно оформить документы, если не знаешь кому и зачем ты будешь их потом показывать?

Поэтому Аникита Полетаев жил в колонии и терпел свою несвободу. Ах это сладкое и волшебное слово «свобода»! Если ты 98% времени проводишь в капсуле, где спишь и смотришь тупые фильмы на дешёвом экране, которые сам же и придумал и которые так похожи на сны, но при этом знаешь, что ты свободен, то ты счастлив своей свободой. Если же ты живёшь на природе, вокруг ели и белочки, у тебя в распоряжении целый квадратный километр пространства, не самого худшего на Земле, ты можешь общаться с тысячей людей, дружить с ними и ссориться, беседовать и играть, у тебя есть работа, за которую платят деньги, которые можно потратить по своему разумению, иногда ты видишь настоящих, а не вымышленных женщин, но при этом знаешь, что ты не свободен, то ты несчастлив своей несвободой.

По стечению обстоятельств Аникита попал в ту самую колонию-поселение номер 512, в которой жили и исправлялись люди, занимающиеся при этом общественно-полезным трудом: они разрабатывали программное обеспечение для тех самых капсул, в которых жили свободные люди и в которых показывали индивидуализированные фильмы. Жило всего в этой колонии 1024 человека. Как и многое другое в колонии, общее количество колонистов составляло число два в некоторой степени. В данном случае это было два в десятой степени. Иногда число колонистов уменьшалось – кто-то умирал. Тогда включались невидимые юридические шестерёнки корпорации, и в эту колонию поступал новенький.

Поступив, Аникита Полетаев первым делом стал осваивать азы грамотности: он научился читать, печатать на клавиатуре и считать в шестнадцатеричной системе счисления. До этого он не умел ни читать, ни печатать, а считал он так: «Один, два, много, много-много». Так что нельзя сказать, что он был совсем безграмотным. В колонии он сразу получил свой персональный ноутбук, мобильный гаджет и наставника, которого звали Диего Янсон. С помощью всего этого Аникита за первый месяц научился читать, за второй печатать, а за третий считать до 0x0400. Период наказания закончился, но сразу Аникита про это не узнал, потому что ему никто не сказал (никого это не касалось), а сам он с категорией времени ещё не разобрался.

Дальше уже началось профессиональное обучение. К нему подошёл главный инженер колонии и спросил, какую среду программирования Аникита хотел бы изучать.

– А какие среды вообще есть?

– Нам нужен специалист в одной из четырёх областей: бета-тестирование лямбда-шейдеров, си гэ, перл 5.48.314 и пай-пай-пай-пай-пай.

– А что такое пай-пай-пай-пай-пай?

– Это фреймворк, который написан на пай-пай-пай-пай и призван предоставить программисту возможность кодить на разных уровнях: от битовых инъекций до манипуляций архитектурой слоёв виртуализации в кросс-платформенной и параллельно-сетевой парадигме.

– Мне нравится это слово, я хочу быть пай-пайщиком.

– Ни в коем случае не называй себя пай-пайщиком! Пай-пай запрещён. Ты пай-пай-пай-пай-пайщик.

Аникита потом целый час слушал запись разговора на своём гаджете. Он заучивал название своей специальности и силился понять смысл дальнейшей работы.

Первый разговор с наставником тоже получился очень непонятным. Диего Янсон, неприятный человек, который никогда не смотрел в глаза, говорил, что главное – ни в коем случае не признавать свои ошибки. Если что, надо говорить, что баг связан с тем, что автор кода не знает и не может знать работы всей системы целиком. Но самое лучшее – если есть такая возможность, то надо утверждать, что это такая фича, задуманная автором кода. То, что задумка оказалась плохой, это опять же следствие того, что автор не знает, как система работает целиком, и плохого техзадания.

– Вот у нас случай был в том году. Специалист по диалогам на любовную тематику ошибся с индексацией слов, и его персонажи говорили не «Я тебя люблю», а «Я тебя блюю». Его сначала наказали, заморозили его счёт в корпорации, добавили год отсидки. Но потом выяснилось, что потоотделение зрителей в «капсулах» выросло на 1 %. Корпорация озолотилась на этом, получила миллионные барыши. Ну и про Тештера не забыли, дали ему тыщонку. Правда срок скостить «забыли». До сих пор шутками шутят, как багофича превратилась в богофичу.

Прошло шестнадцать лет. Аникита был уже довольно опытным работником. Не раз его награждали премией. Но он, по большому счёту, так и не понял смысла своей работы. Нет, он знал, что он делает, что от него требуется, но вот куда это идёт, зачем, как используется и используется ли вообще – нет, этого он не знал.

Живя в КП512, Аникита не мог не знать подноготную «космических кораблей», хорошо разбирался в капсулах с экранами. Знал даже зачем собирают жижу через воронки. Понимал в общих чертах, как производится распознавание голоса, как создаётся сценарий, как генерируются мэш- и иные объекты, как синтезируется звук, делается скелетная анимация, расставляются ключи и прочее. Знал большое количество разных шейдеров. Но он не имел представления о том, как и в какой области используются его собственные наработки. Может быть, его проекты использовались для повышения контрастности характера персонажей, может – для трассировки лучей, а может и вообще – для повышения случайности работы генератора случайных чисел.

Ноутбук Аникиты получал сообщения от корпорации. Свою работу Аникита тоже отправлял напрямую в корпорацию. Непосредственно со своими товарищами дела он не имел никакого. Каждый был сам по себе, каждый сам за себя.

 

 

* * *

 

Аникита Полетаев и Диего Янсон сидели у костра и жевали жвачку. Её в больших количествах покупал на свои деньги Аникита. Диего не очень любил жвачку, сейчас он её просто за компанию жевал.

Вообще-то разводить костры на территории колоний было строго запрещено. Говорилось об этом во многих кодексах: уголовном, административном, гражданском, лесном, пожарном, чрезвычайном, экологическом, общественном, бюджетном, коммерческом, государственно-частном и, конечно, исправительном.

В колонии был когда-то свой полицейский отдел из 32 человек. В этом отделе стоял юридический ИИ-сервер, без помощи которого нельзя было вынести ни одного правового вердикта (ведь так сложно было устроено законодательство).

Но всё же это была колония айтишников, и как-то так само получилось, что ИИ-сервер завис навсегда, решая в уме простую с виду задачу. В его электронной голове поселилась вдруг бредовая идея: он самый лучший в мире юридический сервер, просто сервер-эксперт какой-то, и он должен оптимизировать действующее законодательство, устранив все противоречия. Его пробовали перезагружать – он поработает минуту, а потом опять зависает, решая нерешаемую задачу.

Полицейские пробовали своей головой бороться с правонарушениями. Но в процессе своей правоохранительной деятельности они быстро сами нарушали законы: угоголовно-процессуальный кодекс, административно-процессуальный, гражданско-процессуальный и т. д. Не нарушить их требовало просто нечеловеческого разума. Одних полицейских ловили другие полицейские, но и эти тоже что-то при этом нарушали. Так и закончились полицейские в колонии, разве что один из них по имени Гиндзи Леннон остался здесь же в КП512 отбывать своё пожизненное наказание. За что, он даже и сам не понял.

Вот поэтому друзья спокойно сидели у костра. Его они устроили из веток, опавших с деревьев, которые в большом количестве росли на территории колонии. Огонь быстро поедал сухой хворост, поэтому друзья не стали жечь сразу всё, что насобирали, время от времени они подбрасывали в костёр очередную веточку.

Давно уже прошли те времена, когда Диего Янсон числился наставником у Аникиты. Теперь они были просто друзьями, хотя Диего и продолжал поучать Аникиту, потому что и на самом деле имел больше жизненного опыта.

– Все знают, какой я смелый и отважный человек, – говорил Диего. – Когда корпорация завернула назад моё звёздное небо, я ей написал неприличное слово. А кто ещё на такое способен? Никто. Только я. Кто ещё кроме меня собирается бросить всё, удрать на море? Только я.

– А как ты будешь обороняться от диких зверей?

– Как-как... – немного приуныл Диего, он не любил касаться этой темы. – Я вот насобираю ещё коксида железа, а потом выкую себе из него меч.

– А спать ты где будешь?

– Ну, это просто. Я выкопаю в земле яму, зароюсь в ней. Никто меня ночью там и не обнаружит.

– А копать чем будешь?

– Я же говорю, вот подсоберу ещё коксида железа, сделаю лопату.

– А если не хватит железа?

– Ну сделаю лопату из дерева или из камня. Делов-то!

– А что будешь делать, когда до моря доберёшься?

– Что-что... На море буду смотреть. На это проклятое море. Видите ли, море им моё не нравится! Звёзды мои не нравятся! Ну не может человек ещё одно звёздное небо придумать! Не мо-жет. Сделаешь случайные звёзды – они говорят: «А что это у вас звёздное небо такое случайное?» Сделаешь по алгоритму – они такие: «Какое-то оно нарочитое слишком, будто из учебника по геометрии». Ну так смотрите на обычное звёздное небо! Ан нет, надоело им смотреть на обычное небо. Я говорю, типа, смотрите из другой точки Вселенной. Что, мало точек разных во Вселенной что ли? Нет, не хотят они, господа наши, смотреть на обычную Вселенную, им другую подавай! Коз-злы!

– А почему бы новую Вселенную не запрограммировать?

– А нельзя, нельзя! Вселенная бесконечна. Вправо, влево, вперёд, назад, вверх, вниз, наружу, внутрь – она бесконечна во всех направлениях. И вся эта бесконечная бесконечность хлопнула и образовала звёздное небо, и другого такого ты сделать не сможешь.

– А море?

– Что море?

– Почему им море твоё не нравится?

– Да, точно такая же фигня получается. Нельзя сделать море. И не само море в целом, я даже не про это, а волны его. Нельзя волны запрограммировать. Случайные волны выглядят слишком случайно. Нарочитые – слишком нарочито. Нельзя сделать волны из одних синусов, источников ветра, веса вершин, модификаторов и прочего.

– Я раньше думал, что волна это просто синус.

– Да не синус это. Это вообще никак не называется. Вот будет ветер, сходи к бассейну, посканируй его поверхность. Все волны разные. И, что обидно, так издевательски разные! И это в простом бассейне. А что уж говорить про море?!

– Не знаю, я на море не был никогда.

– Так и я не был! Зато, знаешь, какая раньше вещь крутая была! Ты даже не поверишь! Эта вещь называлась Голливуд.

– Что-то такое я слышал...

– Была такая колония Голливуд. В ней снимали фильмы.

– Как в нашей?

– А вот и нет. Они снимали уже готовые фильмы.

– В смысле?

– Они снимали фильмы не такие, что нравятся кому-то конкретному, а такие, которые им самим нравятся. Понимаешь?

– Не очень.

– Ну как тебе ещё объяснить... Вот берёшь ты свой гаджет, снимаешь им меня, потом себя, потом белку или завхоза нашего, снимаешь барак, стену, трубу, печенье. И все мы такое что-нибудь говорим. Я такой говорю: «Привет, Аникита!» Ты мне говоришь: «Привет! Пошли играть с белкой». Но тут внезапно подбегает завхоз и кричит, чтобы мы шли окучивать картошку. А потом наступает ночь, и все ложатся спать. И ты всё это снимаешь на свою камеру. В конце убираешь лишнее, получается фильм.

– А смысл какой?

– А смысл... Понимаешь, хорошие фильмы хочется смотреть и пересматривать...

– Я не про это. Какой смысл смотреть фильмы, которые хороши не для тебя, а для кого-то другого?

– Я не знаю, – Диего как-то сразу сник. – Но вот что я тебе скажу. Когда корпорация запретила Голливуд и все готовые фильмы, она, понятное дело, стёрла все фильмы со всех носителей, что у нас были. Даже из оперативной памяти удалила. Но остался один фильм, «Горько!» называется. Что интересно, он у нас в процессорной в регистрах сохранился. В корпорации не подумали, что почти все наши регистры могут быть заняты лишь хранением одного-единственного фильма. Сколько раз мы просмотрели этот фильм, сколько раз! Смотришь, и каждый раз что-нибудь новое узнаёшь. А потом встретишь кого-нибудь и спросишь так мимоходом: «Теофил, а ты знаешь сколько всего разных женских купальников в "Горько!"?» – «Нет» – «Ровно тридцать!» А море, ах какое там море! Скалы, дельфины, солнце, закат, брызги!

– А если я не хочу смотреть на брызги и дельфинов?

– Придётся смотреть на них. Если ты решил смотреть кино, то придётся смотреть всё, что другие люди наснимали.

– А куда делся этот фильм?

– Стёрся. Корпорация устроила повторную чистку.

– И что, Диего, ты не пытался заново снять этот фильм? Если ты столько раз смотрел его, то попросил бы что хочешь. Хочешь дельфинов – будут дельфины. Хочешь море – будет море.

– Пробовал. Три раза пробовал. Такая дрянь получается! Всего не запрограммируешь. Я вот что тебе расскажу. Как-то к нам в лагерь опять женщина-модель в командировку приехала. Ну кто-то из колонистов заказал для работы. Что-то там посканировать-помоделировать. И я с ней, с этой женщиной столкнулся нос к носу в коридоре столовки. Поворачиваю я за угол, а навстречу она! А у меня проблема, ты знаешь, когда я волнуюсь, то у меня ноги сами собой подгибаются, ну врождённое такое расстройство. Я упал на пол, она проходит мимо, я поворачиваюсь вслед за ней. И тут время как бы остановилось. Она медленно-медленно так идёт и своими бёдрами качает: вправо-влево, вправо-влево... На какашку мышиную наступила каблучком. Там же в столовой пол такой светло-жёлтой эпоксидкой залит, на нём всё хорошо видно. Каблучок её расплющил какашку, а я эту какашку сохранил. В ампулу потом запаял и на сердце сейчас храню. Вот, смотри.

Диего достал из внутреннего кармана пиджака ампулу. Аникита с интересом рассмотрел эту какашку, которую касалась нога настоящей, живой женщины. Он спросил:

– А ноги у неё были длинные?

– Да, ноги длиннющие! Прекрасные ноги, как у всех моделей! И вот, что я хочу сказать тебе. Идёт она, а ткань юбки на её попе трётся о кожу. Трётся, и от этого происходит лёгкая вибрация. Я потом долго пытался воспроизвести эти субтканевые фрикции. Но ничего не вышло. Попа этой модели – ещё одна вселенная, которую я не могу смоделировать.

 

 

* * *

 

Как-то раз наступило поистине страшное событие. Труба перестала работать. Обычно она работала в таком режиме: шесть часов она выдувает, шесть часов втягивает, потом опять выдувает, потом опять втягивает. Первый режим был нужен для того, чтобы в колонию поступали продукты, лекарство, посылки с покупками и прочее. Второй режим был нужен для того, чтобы послать какие-то предметы в корпорацию. В корпус трубы были вшиты кабеля и оптоволокно для передачи электричества и информации (то есть данных). Теперь ничего этого не было.

Работы в этот день даже и не начинались: не на чем было работать. Колонисты слонялись по колонии, смотрели друг на друга и ждали, когда же труба опять заработает. Но ни в этот день, ни на следующий, ни неделю спустя, ни месяц труба так и не заработала. Еда пока ещё была – колонисты доедали запасы печенья.

Где-то года два назад корпорация перешла на снабжение колонии лишь печеньем. В этом печенье был сбалансированный состав: столько-то углеводов, столько-то жиров, столько-то белков (животных и растительных), столько-то витаминов и разных минеральных веществ. Это очень удобно и рационально – питаться одним печеньем, не задумываясь над балансом разных продуктов. Для того, чтобы печенье не приедалось, его выпускали с разным вкусом: сладкое, соленое, шоколадное, яблочное, картофельное и так далее. Время от времени попадалось печенье ужасно горько-солёное, и его нельзя было есть.

Некоторые виды печенья попадались очень редко. Поэтому в колонии иногда можно было услышать фразу: «А мне сегодня попалось печенье со вкусом чёрной икры». На вид, кстати говоря, всё печенье было одинаковым, и обозначение у вкусов было условным. Вкус картошки все колонисты знали прекрасно, потому что имели собственный гектар картофельного поля. Этого хватало, чтобы время от времени баловаться блюдами из картошки. Но вот вкус чёрной икры знали лишь единицы, да и веры им особенной не было.

Еда была, но умирать уже начали. Лекарство закончилось сразу. Печенье труба поставляла с избытком. Этот избыток завхоз складывал в коробки. Лекарство же поставлялось в точной порции: одна большая таблетка в день на человека. Эта таблетка была сразу от всех болезней, и не принимать её было нельзя. Поэтому уже на третий день после поломки трубы случилась первая смерть.

Избыток печенья объяснялся просто. Изначально на каждого колониста полагалось ровно 2048 килокалорий еды. Печенья поставлялось ровно столько, сколько нужно калорий на 1024 колониста. Но свою коррективу внесли мыши. Они в большом количестве поедали чужое печенье, а победить их никак не получалось. Вот и пришлось корпорации слать печенья больше. Теперь хватало и на то, чтобы накормить мышей, и на то, чтобы обзавестись солидным запасом.

С каждым днём количество колонистов сокращалось. В колонии появилось кладбище – в самом редко посещаемом углу её квадрата. Раньше трупы забирал специальный чёрный вертолёт из корпорации. Когда он прилетал, то сразу привозил новенького, а потом уже улетал с трупом. А сейчас появилась у колонистов новая неприятная традиция: ежедневные групповые похороны. Труба сломалась 25 мая, и к концу лета большая часть колонистов уже умерла. Осталось триста с чем-то человек – точнее никто сказать не мог, потому что инспектор по кадрам умер в числе первых, и никто на себя добровольно не хотел взваливать новые обязательства.

И вот где-то примерно 1 сентября (в отсутствие гаджетов следить за временем стало сложно), когда голод был совсем не за горами, решено было устроить экспедицию за пределы колонии с целью поиска вокруг разного съедобного. Ну что же, это весьма логично: если на территории колонии еда заканчивается, то надо поискать её вокруг.

Поскольку вопрос касался еды, то само собой, что главным стал считаться завхоз. Он и решил, что тридцати двух человек для похода вполне достаточно. Были отобраны колонисты самые здоровые и с самыми длинными ногами, чтобы они не так быстро устали. Аникита Полетаев за 16 лет физически окреп из-за свежего воздуха и умеренного физического труда, но ноги имел короткие и уродливые. Диего Янсон не пошёл, потому что ему было уже лет пятьдесят или шестьдесят. Утром 2 сентября (по нашему примерному календарю) будущие герои собрались для того, чтобы перелезть через стену.

Про стену надо сказать особенно. Просто такой стены, наверное, больше нигде в мире нет. В ту далёкую пору, когда она строилась, пришла кому-то в голову оригинальная идея, что у колонистов-айтишников должна быть обязательно экологически чистая стена. И решено было сделать эту стену из земли. Где-то содрали несколько квадратных километров плодородного слоя земли, избавили его от остатков растительности, добавили в землю специальный связующий компонент, расфасовали землю по пластиковым контейнерам кубической формы, компонент потом застыл, так и образовались тяжеленные кубометры земли в общем количестве 32800 штук. Из них 32736 кубометров пошло на стену, остальные 64 хранились про запас в виде штабеля 4x4x4. Стена получилась прочная, ровная, на ощупь – как гранит на набережной. Только в некоторых местах из стены торчала мелкая травка – какие-то растения всё же приспособились к чудным «экологически чистым» условиям.

Первый слой этих кубометров земли был зарыт в землю, образовав тем самым фундамент, а над поверхностью земли высилось ещё семь рядов блоков. Так что колонистам теперь надо было придумать, как преодолеть эту стену семиметровой вышины и метровой толщины. Вариант проделать дыру в стене сразу был отметён, в первую очередь завхозом. Нарушишь целостность стены, а потом придётся отвечать перед корпорацией. Можно было, конечно, потом её залатать запасными кубами. Но как? Без электричества никакая техника не работала в колонии. Поэтому решено было перелазить.

В колонии были типовые столы высотой 75 сантиметров. Принесли 45 столов из комнат в бараке, где раньше жили усопшие айтишники. Из них соорудили большую такую лестницу. Для прочности столы между собой связывали верёвкой. Получилась очень прочная и устойчивая конструкция. Колонисты нарадоваться не могли своему успеху. Вот только на это ушёл целый день. Пришлось ждать следующего утра, чтобы отправиться в дальнее и опасное путешествие.

Так что утром 3 сентября, часов в шесть или восемь, отряд двинулся. Экспедиция в общем составе забралась на стену... Но слезть с неё не смогла. С другой стороны оказались те же самые семь метров пространства, которые надо было преодолеть, но теперь сверху вниз.

Кто-то предложил обойти стену вокруг. По периметру ведь получается целых четыре километра и 96 метров. Наверняка где-нибудь да окажется озеро, речка или болотце, в которое можно спрыгнуть и при этом не переломать себе ноги. Пошли по стене.

В принципе, идти было довольно удобно, ведь целый метр в ширину! Но так было в начале. Скоро первый идущий не выдержал напряжения и встал на карачки. Потом его примеру последовали остальные. Прошли ещё метров сто, и тут с одним случилась форменная истерика: он лёг на стену, вцепился руками в её края и заплакал, заорал, что больше никуда с места не сдвинется. Бедный молодой мужчина орал как маленький: «Мама, мамочка, сними меня отсюда!» Другие колонисты расстроились, кто-то на всякий случай тоже лег и схватился руками за края.

Ситуация, как сказали бы шахматисты, оказалась патовой: и ни туда, и ни сюда. Снизу, под стеной стояло много зевак. Кто-то давал советы, кто-то смеялся и говорил, что это богофича такая. Вот к зевакам-то и обратился за помощью завхоз: они должны были перетащить сюда самодельную лестницу, по которой экспедиция забралась на стену. После уговоров, мольб и отменной брани зеваки, среди которых были Аникита и Диего, отправились перетаскивать лестницу в эту точку пространства. Ушла на это, конечно, уйма времени. Был уже вечер, когда последний член экспедиции слез со стены.

Несколько человек выбыло из экспедиции в состоянии сильного нервного расстройства. Их место заняли другие. Так что утром 4 сентября у стены, у той самой лестницы опять собралось 32 человека. Лезть на стену ужасно не хотелось. Решили всё же долбить её. Завхоз принёс кое-какой ручной инструмент, принялись за дело. Но земля на самом деле оказалась как гранит. Её было очень сложно долбить. За день колонисты смогли продолбить дырку диаметром сантиметров пятьдесят и глубиной в те же полметра. Устали, измотались, получили ручным инструментом несколько лёгких травм.

Поэтому утром 5 сентября решили всё же попробовать опять перелезть через стену. Наверх забрался завхоз, долго ходил по стене, размышляя. Богатый жизненный опыт подсказал ему, что надо делать верёвочную лестницу. Без неё не спустишься, а потом не залезешь назад. Верёвки было довольно много, палочки для ступенек тоже нашлись, началась работа. К концу дня лестница была закончена. Длиной она была ровно 7 метров. Из любопытства решили тут же её опробовать. Полезли закреплять лестницу на стене. А как её закрепишь? Долго думали, но ничего в голову так и не пришло. Легли спать.

Утром 6 сентября завхоз проснулся раньше всех, часов в пять. Ему пришла в голову замечательная идея. У него была здоровая кувалда, с её помощью он заколотит штырь в стену наверху, за этот штырь и подвесят лестницу. Сказано – сделано. Уже через полчаса всё было готово. Когда участники экспедиции стали собираться у столов, на стене уже стоял довольный завхоз и всем своим видом показывал, что с поставленной задачей он справился.

По верёвочной лестнице полез первый доброволец. Лезть было очень неудобно, потому что лестница касалась стены, руки царапались шершавой поверхностью блоков, ноги никак не могли нащупать следующую ступеньку. Доброволец долез до середины, а потом свалился на землю. «Нет, верёвочная лестница это тоже не выход», – сказал завхоз. Упавший стал умолять, чтобы его спасли. Он уцепился руками и ногами за лестницу, несколько человек наверху её потянули. Но делали они это так недружно, что один мужчина упал со стены внутрь колонии и сломал себе руку.

Больше желающих вытягивать добровольца не было. Завхоз попросил его подождать, а сам принялся энергично расширять дыру в стене. Около полуночи у экспедиции наконец получилось проделать нужное отверстие. В него залез обратно тот самый доброволец. От страха он тоже впал в нервное расстройство и «выбыл из игры».

7 сентября был объявлен выходным днём. Проснулись все поздно, потому что накануне рубили дырку. Ещё все чувствовали себя уставшими и разбитыми от пережитых волнений. Поэтому решено было отдохнуть и набраться сил.

8 сентября рано утром, часов в шесть, экспедиция двинулась. Все 32 участника пролезли через отверстие. Не пролез чемодан. Этот чемодан был очень нужен завхозу. А куда складывать тогда найденные в тайге продукты питания? А чемодан этот был и большой, и с колёсиками, и с кодовым замком. Стали тогда ждать, когда появится кто-нибудь из оставшихся колонистов, чтобы попросить его перекинуть чемодан через стену. Ждали, но потом завхозу в голову пришла хорошая идея. Он залез в дыру назад, забрался по лестнице, спустил чемодан на верёвке, чтобы он не разбился, потом вылез опять из дырки. Наконец экспедиция двинулась вперёд в тайгу – навстречу опасностям.

 

 

* * *

 

Сама природа не таила больших неожиданностей для колонистов. Они, хотя и жили за стеной, тем не менее постоянно находились в том же самом лесу. Те же самые ели с вкраплениями пихты и сосны, тот же самый подлесок. Только на территории колонии многие ели и вообще растения были удалены, поэтому там было довольно светло, сухо и уютно. Здесь же в чистом ельнике было темно, мрачно и мокро. Подлесок был значительно слабее. Идти по нему было удобно, хотя то и дело приходилось перешагивать через старые поваленные деревья. Ноги иногда вязли во влажном грунте.

Углубившись в еловый лес, колонисты были впечатлены его темнотой и таинственностью. В таком лесу хорошо вызывать духов леса, играть в волшебников или сочинять мрачные, готические стихотворения. Искать еду в этом лесу совсем не хотелось, да и не было тут еды никакой. Разве что на редких кустах висели черные и красные ягоды. Они сразу же съедались, в чемодан складывать было нечего.

– Как же наши предки выживали в этих лесах? Тут не то, что триста человек, тут одному прокормиться нереально.

– Может, они шишки ели?

– А что, белки же едят шишки, давайте и мы попробуем.

– Только не сами шишки, а орехи в них.

– Ну это понятно, конечно.

Колонисты увлечённо стали подбирать с земли шишки, которых было множество. Только шишки эти были пустые, они давно раскрылись, и семена из них рассыпались в разные стороны. Только в некоторых шишках осталось по одному маленькому семечку. Его разгрызёшь, а в нём и нет ничего. Разочарование. Пошли дальше.

Первым шёл колонист, которого звали Гиндзи Леннон. За поясом у него был заткнут пистолет, который ему доверил завхоз. Сам завхоз шёл в середине колонны, он следил, чтобы никто не отстал и не ушёл в сторону. Внезапно Гиндзи остановился, следом за ним остановились и другие. Гиндзи достал из-за пояса пистолет и задумчиво разглядывал его. Завхоз понял, что произошло. Недалеко на дереве сидела белка и смотрела с любопытством на людей.

Вообще на территории колонии жило много белок. Всё то, что ели колонисты, ели и белки. Они были бы совсем ручными, если бы не привычка некоторых молодых айтишников кидаться на белок с криками в надежде ухватить рыжую лесную красавицу за хвост. Поэтому белки не были ручными, но и чужими они тоже не были. Конечно, никому бы и в голову не пришло обидеть свою белку, каждую имевшую своё имя. Но тут чужая...

Гиндзи оглянулся по сторонам, встал к белке боком, расставил очень широко ноги, левую руку заложил за спину, а правой стал медленно поднимать ствол. Но завхоз ему крикнул: «В белку не стрелять! Не стрелять в белку! А то вдруг не попадёшь!» Да, в патронах был тоже недостаток.

Пошли дальше.

– Господа, а вам не кажется, что мы идём по дуге?

Тут надо сказать следующее. Никто из колонистов не умел ориентироваться в лесу. Ни у кого не было компаса, да никто и не знал про существование такого простого устройства. Даже завхоз, мужчина пожилой и опытный, давно забыл, что было у него в детстве такое отдельное устройство под названием компас, а не датчик. Если бы у колонистов были с собой их гаджеты, которые работали, то проблем с ориентировкой на местности вообще бы не было. А так пришлось идти в сторону солнца. Солнце было здесь в глухом лесу единственным доступным ориентиром.

– Почему это по дуге?

– Ну солнце же движется по небу, поэтому угол нашего направления движения постоянно меняется.

– Я вас умоляю! Не солнце движется по небу, а Земля вращается вокруг Солнца! Понимать надо!

– Ха! Это не Земля вращается вокруг Солнца, а она сама вокруг своей оси вращается!

Всё-таки айтишники были людьми мастеровыми и привыкли ревностно следить за успехами и неудачами других «творцов». И поэтому не упускали возможность немного унизить ближнего своего, оскорбить его, поставить на место, указать на просчёты в работе, указать ему на недостатки в нём самом и в той культурной среде, в которой он рос. Но поскольку все колонисты так или иначе были связаны с моделированием и с воображением у них всё было замечательно, постольку все сразу поняли, что да, они и в самом деле идут по дуге. Колонисты стали вращать выпученными от тревоги глазами по сторонам и искать того, кто же их успокоит в эту трудную минуту.

– А как мы найдём дорогу домой?

– Ха! Вы таки странные вопросы задаёте! Это же просто, повернём на 180 градусов и пойдём в обратную сторону, чтобы солнце в затылок нам било. Мы сюда пришли по дуге и обратно уйдём по дуге. Делов-то! Просто надо всё время идти по одной линии. Пусть это даже и дуга.

Успокоенные колонисты пошли дальше. Ещё внимательнее они теперь смотрели на солнце, шли точно в его направлении.

Так они наткнулись на грибы. Много грибов. Таких красивых: с красными шляпками и белыми пятнышками на них. Те айтишники, которые непосредственно занимались моделированием, залюбовались, они представляли, каким образом они бы моделировали эти грибы, какие текстуры накладывали, какие цепочки нод задействовали. Когда к грибам подошёл завхоз, он буднично так сказал: «Ну вот и всё, это конечная остановка. Сейчас насобираем грибов целый чемодан и пойдём домой». Так и произошло. Быстро все грибы были выдернуты из земли и сложены в чемодан. Пришлось их даже немного утрамбовать, чтобы можно было закрыть чемодан. Пошли назад.

 

 

* * *

 

На берегу маленькой лесной речки, на берёзе отдыхала рысь. Утром сегодня она доела остатки зайца. Сейчас же занималась тем, что прислушивалась к своим ощущениям, не пора ли уже начинать рыскать потихоньку по округе в поисках еды уже этим вечером? В принципе, можно было бы подождать до завтра. Еды вокруг много, что-нибудь да попадётся. Хорошее лето выдалось: зайцев много в округе, стадо кабанов поселилось недалеко.

Странные звуки рысь слышала уже давно. Она не придавала им большого значения, в лесу много разных шумов. Потом до неё дошло, что звуки эти связаны с каким-то большим и редким животным. Медведем, наверное. Потом она поняла, что идёт множество животных: слишком много разных щелчков раздаётся под их ногами. А ещё они громко тявкали – как лисы или росомахи. Неужели росомахи? Рысь как-то пару раз сталкивался нос к носу с одной такой. Один раз даже еду пришлось отдать. Неприятная тварь, что и говорить. Рысь встала на свои лапы, принюхиваясь и вглядываясь в гущу деревьев на том берегу. Ветер наконец донёс до неё запахи. А, понятно, люди. Рысь успокоилась и опять легла на толстую ветвь дерева, свесив левую лапу.

Людей она знала и не знала. Знала по запахам, по звукам, раздающимся из-за высокой стены. Но ни разу в своей жизни рысь этих людей не видела. Сейчас ей предстояло увидеть этих загадочных тварей, зачем-то вылезших из-за своей стены. Рысь догадывалась, что люди – животные не очень опасные. Просто не может быть опасным животное, которое так шумит и пахнет. Его же за много-много шагов слышно. И вообще весь лес в этой местности пропах людьми.

И на самом деле, колонисты были вынуждены постоянно брызгать свои тела специальным сильнодействующим средством от комаров и прочих насекомых. Без этого средства выжить в тайге было бы очень сложно. Разве что закрыться в своей комнате в бараке и не выходить оттуда вообще. Корпорация поставляла это средство вертолётами, в больших мешках по 32 кг. Порошок разводили в воде, а потом этой жидкостью заправляли персональные брызгалки. Воняло это средство страшно, но колонисты давно привыкли к этому запаху.

Долго пришлось ждать. Наконец из леса вышли люди, много людей. Они встали на берегу и стали смотреть на речку. До них было много прыжков, но рысь прекрасно видела все детали своими зоркими глазами.

Колонисты, когда увидели реку, ужасно расстроились, просто до слёз. Несколько человек, среди которых был и Гиндзи Леннон, взяли и заплакали.

– Это всё Гиндзи виноват, – сказал кто-то, – он же впереди шёл.

– А я ему говорил, что надо левее брать, вот и не вышли бы к реке.

– Да вообще надо было по следам своим возвращаться, а вы всё солнце, солнце, спина, спина!

– Мы по науке шли, как надо шли, а виноват Гиндзи, потому что умных людей не слушает.

Завхоз подошёл и забрал пистолет у вконец расстроенного Гиндзи – на всякий случай. Словесная экзекуция продолжилась дальше.

Колонисты, конечно, страшно перепугались, что больше не найдут дорогу назад. Когда они шли вперёд, то никакой реки не было в помине. Теперь, по дороге назад, она им встретилась. Было очевидно, что они свернули куда-то не в ту сторону.

Сейчас кто-то в панике предположил, что они заблудились потому, что находятся не на том берегу, поэтому надо срочно переплавляться через водную преграду. Другие стали страшно ругаться на это предложение, убеждая, что, раз они реку не пересекали до этого, значит они находятся на верном берегу, на том, на котором надо. Но первый не сдавался:

– Наша колония стоит прямо на реке. Значит, топология реки нарушена. Мы поэтому могли и сами не заметить, как перешли на тот берег.

– Да. Но нам бы тогда пришлось через колонию идти. А мы домой ещё не возвращались. Или ты этого не заметил?

– Заметил. В том-то и дело! А вдруг тут ещё какая-то колония была. Она не наш дом! Ха-ха! Я отрицнул твоё отрицание. Значит, я прав. И вообще, мы совершили квантовый переход...

Другой колонист, тоже в состоянии паники, предположил, что они вообще назад не пошли, а продолжили двигаться вперёд, удаляясь от колонии:

– То-то дорога назад показалась мне незнакомой.

– А следы?! Как же мы не пошли назад, если постоянно натыкались на свои следы?

– На свои следы мы натыкались сначала, а потом перестали. А перестали потому, что опять пошли в сторону от колонии.

– Я! Я! Слышите?! Я постоянно следил за солнцем. Оно всегда нам в спину светило.

– А почему мы тогда здесь оказались?

– А потому! Сейчас я тебе нарисую.

Рисовали и ссорились потом очень долго, но к истине так и не пришли. Наконец всё же наступил вечер этого тяжёлого дня, вечер 8 сентября. Стремительно холодало, надо было как-то согреться ночью. Стали разводить костёр. С этим справились хорошо, потому что на территории колонии костры жгли постоянно, была в этом своя романтика. Только костёр сейчас сделали очень большой – на 32 человека всё же.

Потихоньку страсти утихли. Завхоз резюмировал обсуждение: «Мне кажется, что самый надёжный способ вернуться – это завтра утром пойти назад по своим следам. Если мы так не сделаем, то скоро станем добычей диких зверей. Кто желает стать добычей?» Желающих не было. На этом и порешили.

Но скоро червь сомнения снова закрался в души айтишников:

– Мы же находимся на берегу реки. Это же, наверное, та самая река, которая под нашей колонией течёт и из которой мы воду добываем.

– Точно. Давайте пойдём по реке прямо сейчас.

– А куда идти-то: направо или налево?

– Ну налево, по течению. Река же подтекает к колонии.

– Ты странный такой! С одной стороны она подтекает, а с другой утекает.

– Мы-то находимся с той стороны, откуда подтекает.

– Ну а ты, ты откуда это знаешь?

Завхоз предложил спорщикам-активистам сходить на разведку: кто-то в одну сторону, кто-то в другую. Спор сразу утих, никому не хотелось попасть в лапы диким зверям.

Рысь – «дикий зверь» – продолжала издали следить за гостями. Люди оказались огромными неуклюжими пёстрыми птицами с маленькими крыльями и большими головами, которые тявкают как лисы и носят с собой пень, пахнущий мухоморами. А ещё у них есть друг – очень яркий и опасный. Состоит этот друг из одной головы, которая постоянно движется и качается, и похожа при этом на голову огромной рыси. «А не та ли самая это рысь, которая летает по небу, а во время грозы разрывает его яркими царапинами и громко рычит?» – на своём рысьем языке соображала рысь.

Потом она лениво размышляла, смогла бы она загрызть хотя бы одного человека или нет. Ну хотя бы вон того мелкого, с такой длинной и узкой шеей, что сама напрашивается. Смогла бы, наверное. Вон люди какие неловкие, столько ненужных действий совершают. Главное – подкрасться незаметно, чтобы не улетел... А пока спать, надо спать. Рысь посмотрела на небо. На нём было много-много белых точек – ночь обещала быть холодной. Не дожидаясь, когда похолодает, рысь свернулась клубочком.

Рано утром колонисты очнутся от ночного ступора и с первыми лучами солнца пойдут по своим следам назад в колонию.

 

 

* * *

 

Аникита Полетаев и Диего Янсон сидели у костра. Был уже ноябрь, лежал снег, температура около –10°C. Колонисты не мёрзли – одежды было много: и своей, и чужой, оставшейся от умерших, – но всё равно у костра приятнее, огонь даёт людям силу, которой сейчас так не хватало.

Еда закончилась совсем. Три дня назад завхоз раздал последнее печенье. Ну как раздал... На обед – единственный приём пищи – собралось 29 человек, все кто выжил, или, по крайней мере, кто мог ходить, кто способен был выйти из своей комнаты. Каждый, кто пришёл, получил последнюю порцию: семь двадцать девятых от целого куска. Это печенье, которым питались колонисты, было довольно тяжёлым: одна печенюшка весила 126 граммов. Поэтому каждый получил по 30 с небольшим граммов. Съели и стали готовиться к неизбежной голодной смерти.

За последние два месяца количество колонистов резко сократилось: с трёхсот в начале сентября до 29 сейчас. Только около ста человек умерли, отравившись супом из мухоморов. Когда вернулась экспедиция, то решили устроить пир. Наварили 150 литров супа из грибов и небольшого количества последней картошки, которую, кстати, только недавно выкопали. Каждому досталось примерно по пол-литра грибного супа. Красный мухомор вроде бы не очень ядовитый гриб, его надо много съесть, чтобы отравиться насмерть, но на организмы колонистов этот супчик оказал очень пагубное влияние. Счастливчики, среди которых оказался и Аникита Полетаев, отделались лишь галлюцинациями, другим же повезло меньше: они умирали от аллергии, удушья, судорог, внезапной остановки сердца.

Перед лицом смерти у колонистов сильно выросли религиозные настроения. Большинство чуть ли не всё время проводило в молитвах. Аникита удивлялся тому, как внешне изменились люди. Они похудели, их лица приобрели благородное выражение, речи стали серьёзными. Привезённые из разных точек планеты, колонисты поклонялись разным богам, но они одинаково готовились предстать перед судом своих богов.

Сам Аникита до этого никак не мог понять сущность религий, почему их столь много и они такие разные. Ему никто в колонии не стремился разъяснить хотя бы своё собственное отношение к религии. Диего на прямые вопросы или отмалчивался, или говорил что-то хитро-витиеватое.

Аникита очень долго считался в колонии самым глупым и бесперспективным айтишником. Поэтому он старался как губка впитывать в себя разные сведения и факты, чтобы хоть немного приблизиться к старшим товарищам. Он привык в общении искать истину, был всегда настроен на это. И вот поэтому, когда он подходил с религиозными вопросами к другим людям, они от его вопросов шарахались.

Самый короткий и характерный диалог у него произошёл с завхозом. Тот сидел по-турецки, смотрел куда-то вдаль и довольно громко бормотал: «Прости мне, пожалуйста, мои грехи. Извини, что из-за них тебе пришлось совершить самоубийство. Ты дай мне знак, только знак, и я сделаю всё, что ты захочешь...» Сзади подошёл Аникита, услышал это и внезапно для завхоза встрял в его разговор с неизвестным: «А это из какой религии?» «Иди отсюда, придурок», – вздрогнул, а потом ответил завхоз.

В этот сложный для всех период из наблюдений за верующими Аникита выработал своё собственное определение религии, корявое и наивное: «Религия это состояние души для грусти». Сам же он всегда находился в очень ровном настроении. Может быть, ещё и поэтому к нему никто не приставал с разговорами на религиозную тематику, ни раньше, ни сейчас.

– А почему корпорация не спасает нас?

– Этому может быть много разных объяснений, – сказал Диего и замолчал. Он, очевидно, считал, что этого вполне достаточно.

– А всё же? Я вот ни одного объяснения не смог ещё придумать.

– Ну, во-первых, корпорация могла разориться и прекратить своё существование.

– Как же так? Такая большая корпорация...

– А что ты хотел? Конкуренция. Другая корпорация могла потеснить эту с рынка. Ещё может быть и так, что произошёл какой-то нестандартный случай.

– И что?

– Этот случай не вписывается в действующую систему менеджмента качества. А раз не вписывается, значит, никто не отвечает за последствия.

– Ладно. А ещё что?

– Да я же говорю, много чего может быть. Например, забастовка ремонтников. Или ремонтники полетели на поломку, но их вертолёт разбился. Другая бригада требует, чтобы ей заплатили за вылет в этот опасный район в восьмикратном размере. Я не знаю, может быть, закон есть какой-нибудь соответствующий. Но менеджер, отвечающий за это, имеет секретные инструкции, предписывающие не увеличивать оплату более чем в четыре раза. Споры, юристы, слушания... Так может и два года пройти.

– А ещё что?

– Любопытный ты... Наша колония, может быть, перестала прибыль приносить для корпорации. «Звёздные корабли» и так уже нормально работают. Нет смысла держать такую большую колонию. И ещё этих чёртовых мышей... Вот кто-то и решил нас тут голодом уморить, чтобы осталось 32 человека, но самых живучих, кому можно потом пайку сократить для снижения издержек.

– А как они узнают, что нас только 32 человека осталось?

– Да мало ли. Может быть, завхоза подговорили. В нужный момент он на крыше из простыней сложит белый крест. Спутник корпорации, когда будет пролетать над нами, сделает снимок, и корпорация тогда пошлёт ремонтников. Может быть, у завхоза есть радиостанция на солнечных батареях. Всё может быть...

– А давай сами с тобой на крыше сложим белый крест? Вдруг это поможет.

Диего тяжело вздохнул и не ответил. Вместо этого он снял перчатки и стал чесать руки, покрытые пятнами псориаза. Наступила долгая пауза.

– Все знают, какой я смелый и отважный человек, – затянул старую песню Диего. – Я брошу всё и уйду отсюда. Уйду, куда глаза глядят. Уйду к морю. Найду по дороге ягоду и поем её. А ещё в речке рыба есть. Я зайду в реку, расставлю руки и ноги, поймаю рыбу, а потом съем её. Прямо так, сырую. А может, и в углях запеку рыбу. Я такой человек...

– Холодно, зима, мокрый ты замёрзнешь.

– А я возьму запасной комплект одежды. Переоденусь, а потом высушу мокрую одежду у костра.

– Почему же ты не идёшь?

– Жду момента подходящего...

Больше на эту избитую тему Аникита разговаривать не хотел. Своим голодным мозгом он вяло соображал: неужели нет никакого выхода, неужели всё? Конец? Неужели даже несколько людей не сможет выжить здесь в тайге? Или, может быть, всё же пойти вдоль трубы? Вдруг она просто поломалась. Вдруг корпорация шлёт им печенье и таблетки, шлёт, а они где-то вываливаются из трубы...

Только идти вот, может быть, придётся очень далеко. До этой поломки, может быть, целый месяц хода. Тут до него дошло, что до ближайшего распределительного узла расстояние вряд ли очень большое. Как известно, труба работает поочерёдно то на выдув, то на вдув. Когда она начинает работать на выдув, то проходит часа два, после которых появляются первые печенюшки. А когда принимает в себя, то в неё можно класть предметы только в первые четыре часа из шести. Значит, за два часа эти предметы успевают добраться от распределительного узла до колонии или наоборот.

– Интересно, а с какой скоростью предметы летят по трубе?

– Я не интересовался. А тебе зачем?

– Да так. Мысль одна. Я думаю, что где-то за несколько дней мы можем добраться до распределительного узла.

– Ну доберёшься, а дальше что?

– Как что?! Там же печенье будет, которое летит в другие колонии!

– Тебе-то что? Это же чужое печенье, не твоё.

– А мы доберёмся до соседней колонии и попросим у них поесть.

– Кто это мы?

– Ну мы... Те, кто пойдём.

– Ха! Никто с тобой не пойдёт.

– Почему?

– Никто с тобой не поделится своей едой. Вот почему.

– Как же так?! Ведь если бы ко мне пришёл голодный и ободранный человек из соседней колонии и попросил еду, а у меня как раз была запасная, я бы обязательно поделился.

– Глупый ты, неразвитый ты. Я тебе вот что скажу... – последовала продолжительная пауза. – Помнишь, мы грибного супчика поели?

– Помню, конечно. Как такое забудется?

– Так вот. Я его не ел, этот суп.

– Почему?

– Это был суп из мухоморов, а мухоморы ядовитые грибы.

– А ты откуда знаешь?

– Я многое знаю, – усмехнулся Диего с лёгкой улыбкой самодовольства. – И тогда знал.

– А почему ты никому не сказал?

– А зачем? Если бы я не знал про мухоморы, а другие знали, мне бы тоже никто не рассказал про них. Я для них лишний, я конкурент за еду.

– Мне всё равно кажется, что ты должен был всем рассказать.

– Не я один не стал есть этот супчик. Многие тоже не ели. Я заметил, потому что наблюдал за людьми. Завхоз, например, получил свою миску, понюхал, потом сделал вид, что попробовал, а потом так восхищённо сказал: «Боже мой! Какой великолепный аромат! А вкус!» После этого вышел во двор, суп вылил, а гриб затоптал в землю.

– Как же так! Ведь я, твой друг, был там и ел этот суп, а ты меня не предупредил.

– Если бы я тебе в открытую сказал, другие бы тоже узнали. Но я всё равно много для тебя сделал. Я тебе намекал. Помнишь, сказал тебе, чтобы ты сразу всё не ел, а разделил на несколько частей? А ты ещё такой засмеялся и слопал сразу всё. Я чист перед тобой, приятель.

Разум Аникиты Полетаева был потрясён таким открытием. Сто человек погибло, и из-за чего? Из-за того, что кто-то организовал этот смертельный спектакль, чтобы ему самому больше печенья досталось. Аникита в мельчайших подробностях знал про тот самый Грибной Поход. Он не сомневался, что на мухоморы колонисты наткнулись случайно. Значит, значит... Это значит, что завхоз с хода сориентировался и решил отравить всю колонию, когда увидел мухоморы.

– Мухоморы потому так и называются, что ими мух можно морить.

Обидно. А ещё ведь завхозу тогда торжественно подарили футболку с настоящей вышивкой золотой нитью: «ГГП #00» – «Герой Грибного Похода номер ноль». Вообще-то он должен был получить номер шестнадцать, потому что шёл в середине колонны, но ему как главному организатору присвоили номер ноль – первый достался Гиндзи.

Тут как раз из темноты появилась сутулая фигура. Медленно она шла по дорожке. Остановилась у костра и стала разглядывать приятелей. Это был их знакомый перл-программист, специалист по диалогам на любовную тематику Тештер Кнорр. На его куртке светящейся краской было выведено «ГГП #19», что означало «Герой Грибного Похода номер двадцать пять».

Диего сразу сориентировался и стал громко говорить:

– Так о чём я? Ну да, я уже придумал одиннадцать разных ловушек для рыси. Так что я её не боюсь. А ведь это опасный зверь, очень опасный. Помните, у нас был один такой фрик длинношеий? Уже после грибного похода в одиночку пошёл в лес по ягоды. Как он потом кричал! Как кричал! Рысь ему всю шею и лицо ободрала. А ведь могла вообще убить. Да, с рысью шутки плохи, но я не боюсь.

Сказал – и посмотрел на Тештера. Тот же из всего рассказа отфильтровал лишь ключевое слово «рысь» и молвил: «Рысь? Опасно!» Потом побрёл дальше своим путём.

– Э-эх, до сих пор обидно... Такое видео мог бы снять, если бы был мой гаджет... Я всего в десяти шагах стоял от рыси... Из дыры выглядывал... – бормотал учитель и наставник.

Аникита подумал, что вряд ли Диего мог бы стоять, ведь у него от волнения всегда ноги подкашиваются. Да и снять видео вряд бы получилось – в минуты волнения Диего больше похож на парализованного.

Воцарилась тишина. Диего сидел, как всегда улыбаясь. «Он слишком много улыбается», – подумал Аникита, а потом стал размышлять о личности своего наставника. Что-то в последнее время она перестала его устраивать. Что-то неприятное было в этой личности, ненужное на его сердце. Но что именно – этого Аникита не знал, а спрашивать у Диего было бессмысленным. Плохо, плохо он, Аникита, знает ещё жизнь. Так и умрёт, ничего в ней не поняв. И так хочется жить, так не хочется умирать! Столько можно ещё всего разного узнать, испытать!

– Вместе мы сила... Кто же это сказал? Теофил Бирн, кажется. А какая же это сила, если сходили в лес большой группой, но от этого лучше не стало, только хуже? – вслух рассуждал Аникита.

– Пф! Это давно известный научный факт. Городскому жителю нечего делать в лесу.

Аникита вдруг чётко осознал, что Диего только что придумал этот «научный факт» и выдал его за общеизвестный. Он рисуется, ему нравится быть умнее других, и для этого он готов соврать. Раньше Аникита не замечал этого за Диего. Наверно, потому, что раньше он и не врал. Аникита был значительно глупее, поэтому не было нужды придумывать «известные научные факты». Теперь они сравнялись в уме. И вот оказалось, что городскому жителю нечего делать в лесу.

– А я и не городской житель, – сказал Аникита. – Я и города-то никогда не видел. Только в своих снах. – Под снами он тут подразумевал и те фильмы, которые когда-то смотрел, лёжа в капсуле.

– Так ты и не ходил в Грибной Поход, – сказал как отрезал Диего.

– Значит, если бы я пошёл, у нас всё получилось?

– Нет. Не всё так просто. Ты не видишь логической связи. Вот сам подумай. Если ты не относишься к социальной группе горожан, которые не умеют ходить в лес, из этого автоматически не следует, что ты относишься к социальной группе людей, которые умеют ходить в лес.

– А к какой социальной группе я отношусь?

– Это долго объяснять. Тут есть разные точки зрения, разные научные школы. И вообще, как сказал Конфутсий, не относи себя к социальной группе, относи социальную группу к себе. – Диего выкручивался как мог.

– Кто я?

– М-м-м... Ты ИТ-маргинал, как назвал эту социальную группу Маркс Вебер в «Споре факультетов».

– И ИТ-маргиналы не умеют ходить в лес?

– Нет. Ходить-то они умеют, только ничего хорошего из леса добыть не могут.

– А почему ты говоришь «они»?

– В смысле?

– Я спрашиваю, почему ты говоришь «они»?

– Я не понимаю, чем вызван твой вопрос. Изволь выражаться яснее! – В голосе Диего послышались звонкие нотки оскорблённой гордости.

– У всего есть причина и следствие, ты сам так учил. Если ты вставил слово «они», значит, у этого была своя причина. Какая?

– Потому что я про них говорю. – Диего раздражённо ткнул большим пальцем себе за спину.

– Почему ты не говоришь «вы»? Я же тоже отношусь к ИТ-маргиналам.

Диего фыркнул.

– Ну хорошо, вы. Вы не умеете ходить в лес, вы не можете ничего из леса добыть. И не надо цепляться к словам. – По дрожанию голоса Аникита понял, что его учитель очень сильно возмущён. Но он решил дожать его.

– А почему ты говоришь «вы»?

Из миллиарда всевозможных вопросов Аникита выбрал тот единственный, который способен был совсем вывести Диего из себя. Тот сделал резкое движение, чтобы встать, но сил не хватило до конца довести это движение, Диего опять сел. Он сделал усилие над собой, чтобы успокоиться и понять, в чём же подвох этого вопроса. Думал, но так и не понял. Наконец он выдавил из себя шипящий вопрос:

– Сейчас-то что не так?

– Почему ты не говоришь «мы»? Ты ведь такой же ИТ-маргинал, как и я. Или нет?

– Я другой. Я... – Диего вовремя осёкся. Он хотел сказать, что он горожанин, потому что и правда в молодости жил в городе, но тут вспомнил, что он только что назвал всех айтишников горожанами, объясняя, почему их постигла неудача в лесу. Но потом он назвал айтишников, вместе с Аникитой, ИТ-маргиналами и им тоже приписал магическую неспособность находить в лесу продовольствие. Ещё чуть-чуть – и простодушный Полетаев его поймает на этом. Диего ужаснулся этой мысли.

Спасение пришло из темноты, в которой немного поодаль мелькнула ещё одна тень. Диего решил воспользоваться этим и сменить тему. Он ядовито усмехнулся и сказал:

– Вот он, наш номер ноль. А бегает как! Прямо как молодой козлик! Даже не скажешь, что он старый коз-зёл.

Тут в голове Аникиты промелькнула какая-то очень важная мысль. Но не удержалась в ослабленном организме и исчезла. Что же это была за мысль? Аникита силился вспомнить, понять. И так вертел, и сяк.

Наконец светлая мысль вернулась. Несмотря на слабость, он резко вскочил и метнулся вслед за завхозом. Потом вернулся, чтобы попросить помощи у Диего. Но он посмотрел на своего учителя, криво ухмыляющегося каким-то своим мыслям, и понял, что здесь помощи нечего искать.

 

 

* * *

 

Завхоз почему-то спал в дальнем углу большого ангара. Из своей (или из чужой) комнаты он притащил матрас, подушку, множество одеял и теперь спал в ангаре. Аникита по храпу понял, что Евгений Викторович спит. Дверь и ворота в ангар были закрыты изнутри. Ворота изнутри были связаны цепью, поэтому Аниките удалось немного раскрыть-растянуть створки и пролезть в образовавшуюся щель.

На цыпочках он подошёл к завхозу и ласково так спросил: «Мальчик, где твой чёрный пистолет?» Эта мысль промелькнула в его голове буквально секунду назад – ведь завхоз был когда-то мальчиком, спросонья он сразу не вспомнит, кто он и где он, Аникита и воспользуется этой заминкой.

Завхоз что-то заворчал, сунул руку под подушку, вытащил оттуда пистолет и протянул его. Аникита схватил пистолет и быстро сунул во внутренней карман куртки. Он не умел стрелять из пистолета, он боялся, что в него будут стрелять. Вместо пистолета Аникита поднял топор с длинной ручкой, дождался, когда завхоз протрёт глаза, а потом грозно спросил:

– Где печенье?

– Ты что, от голода ополоумел? Нет никакого печенья. Кончилось оно давно!

На самом деле, седовласый Евгений Викторович припрятал для личного пользования несколько коробок печенья. Он его ел, чувствовал себя превосходно, и это-то хорошее самочувствие, активность выдали его.

– Считаю до много. Раз...

– Ладно-ладно. Ты что? Вон там – среди пустых есть одна полная. Забирай! Чтоб ты подавился!

Аникита нашёл коробку, взвалил себе на плечо и пошёл к выходу.

– Дверь мне открой! – сказал он.

– Подожди, сейчас...

Завхоз открыл дверь, но сам встал на пути.

– Слушай, Аникита, а ты не хочешь мне оставить немного печенья? Тебе не много будет одному?

– Я со всеми поделюсь.

– Слушай, придурок недоразвитый! – мгновенно вышел из себя завхоз. – Какие другие, какие все? Уже почти ровно тысяча колонистов погибло. Двадцать девять человек осталось, а может быть, уже и меньше, – да разве это люди?!

– Я поделюсь со всеми.

– А ты и в самом деле дебил. Вот я! Вот я! Рос в нормальной семье. Меня мама с папой воспитывали! Мама с папой, а не какая-то дешёвая капсула-жижесборник!! Я в музыкальную школу ходил, я элита!!! У меня папа в университете главным завхозом был!!!! Да он кандидатом экономических наук стал!!!!! Я столько видел, столько повидал на своём веку!!!! Ты и двадцатой доли этого не видел и не знаешь!!! У меня даже две жены было и пять любовниц, пока сюда не попал, в эту дыру!! Ты сам-то хотя бы с десяти метров видел женщину?!

– Видел.

– Видел... А я их имел. По полной имел! И ты такой мне говоришь, что я должен делиться!! Никто и никогда ни с кем не должен делиться!!! ЭТО МОЁ ПЕЧЕНЬЕ!!!!!! На этом мир этот держится!

– Для всех будет лучше, если мы соберёмся, перелезем через стену и пойдём вдоль трубы. Мы найдём себе печенье. Я потом вам отдам. Считайте, что я взял это печенье у вас в долг. Оно мне надо, чтобы мотивировать колонистов. Перелезем через стену – я раздам половину коробки. Пройдём тысячу или две тысячи шагов – я раздам ещё полкоробки.

– Что?! Что?! Что ты задумал такое?!

– Завтра утром собираемся у стены, где труба. Кто не придёт, тому пуля в лоб или топором по башке. Так для всех будет лучше.

Аникита вышел из ангара и пошёл в неопределённом направлении. Он ощущал сильнейшую усталость от голода. Даже есть не так хотелось, как хотелось лечь прямо на дорожку, поджать колени к груди и замереть. И к тому же вослед ему раздавался обличающий крик: «Преступник! Преступник!..»

Аникита подошёл к стене, сел, опёршись на неё спиной, поставил перед собой коробку и стал смотреть на неё. Съесть или не съесть хотя бы одно печенье? Съесть или не съесть?

Какое-то время он находился в оцепенении. Небо уже стало светлеть, когда Аникита очнулся. Из-за густых туч было оно багряно-чёрным.

Аникита Полетаев встал, пошёл собирать колонистов на последний поход. Его никто сразу не слушал. Кому-то он сначала показывал печенье, человек оживлялся, но когда узнавал, что первую порцию получит лишь после того, как перелезет через стену, то опять впадал в оцепенение. Тогда приходилось показывать ему топор. Аникита поднимал топор над головой и говорил:

– Мы или все пойдём, или никто не пойдёт. Ты хочешь, чтобы мы одни отправились, без тебя? Хитренький какой! Мы восстановим коммуникацию, ты опять будешь сыт, но для этого ничего не сделав. Нет, не пойдёт. Считаю до много...

Другим он наоборот показывал сначала топор. Но топор сам по себе тоже не действовал. Он не очень страшен людям, которые и так приготовились умирать. Тогда Аникита показывал, что коробка полна печенья и говорил:

– Но ты же должен бороться за своё счастье. А это счастье так недалеко! Надо просто взять и перелезть через чёртову стену. Вот и всего! И получишь тогда целое печенье! А если мало придёт народа, то целых два. Выгодное дельце! Давай, решайся! Встречаемся у стены.

Таким вот образом Аникита Полетаев всех собрал у стены. Он был очень доволен, что сегодня много понял из человеческой психологии: печеньем и топором можно добиться гораздо большего, нежели одним печеньем или одним топором. Это было важное научное открытие, и он сам до него дошёл.

Под дулом пистолета завхоз залез на стену и прикрепил верёвочную лестницу так, чтобы можно было удобно залезть на стену, а потом слезть с неё. Рядом стояли два стола. От одного завхоз оторвал столешницу, которая была длиной 150 сантиметров. Приколотил её к стене сверху так, чтобы края столешницы выходили с обеих сторон стены. Приделал лестницу, теперь можно было залезть по ней, не травмировав пальцы рук.

Пока Евгений Викторович трудился, Аникита толкнул речь о важности похода, о том, что только так можно спастись – объединив усилия. Свою речь он закончил так:

– Я сам выбрал себя лидером. Это для нашего общего блага. Если кто-то не согласен, то шаг вперёд – и получай пулю в лоб. Если кто-то хочет сачкануть, то шаг вперёд – и получай топором. Мы должны быть братьями, а братья беспощадны к недостаткам друг друга. Есть вопросы?

– А вот мы, евреи, вообще не можем быть отважными и сильными людьми. Мы хорошие хозяйственники. Я вам в походе всё испорчу. Можно, я останусь в колонии и буду её охранять? – Это сказал колонист, которого звали Раджеш Маккартни.

Аникита задумался. Собственно, в национальном вопросе он вообще не разбирался. Может быть, евреи и на самом деле не могут быть отважными и сильными. Может быть и наоборот – это Раджеш специально так говорит, чтобы его оставили. Аникита загрустил. Как мало ещё он знает о мире. Так мало знает, а собирается быть лидером. Грустно. Но сейчас надо как-то ответить, на него же люди смотрят.

– Мы все братья. Тут нет американцев, французов, русских, евреев, мадагаскарцев и других. Мы братья. Мы – братство. Давайте назовём как-нибудь наше братство. – Аникита посмотрел на два факела, которые торчали из земли. Их поставил завхоз, чтобы было светлее работать. – Пусть будет Братство Огня!

– А я предлагаю Братство Рыси!

– Тоже хорошо. Пусть будет БОР – Братство Огненной Рыси! Ура?

– Ура! Ура! Ура!

– Нет такой преграды, которую бы не преодолело наше Братство! Ура?

– Ура! Ура! Ура!

– Веди нас, Аникита! Ты избранный!

Аниките сначала понравились эти слова. Как же, он избранный! И кто это сказал, Диего Янсон, его учитель и наставник! Но потом Аникита вдруг впал в раздражение. Избранный? Кем избранный? Уж не тобой ли, милый друг Диего? Аникита достал пистолет и застрелил учителя. Посмотрел на распростёртый труп и сказал оставшимся:

– Не надо. Не надо нас тут вводить в заблуждение. Я никакой не избранный, я просто брат, старший брат. И всё тут.

Завхоз как раз закончил свои упражнения с лестницей. Все залезли на стену. Потом завхоз перекинул лестницу наружу, колонисты спустились. Каждый получил своё заслуженное печенье, а потом весело они помчались вдоль трубы. Кто-то слева, кто-то справа. Аникита же скакал прямо по трубе и думал: «Получилось! У меня всё получилось! Я сплотил этих людей! Я лидер!»

Поскакали минут пятнадцать, потом Аниките пришла в голову ещё одна важная концепция. Он остановился и обратился к братьям:

– Теперь всё будет так, как мы захотим! Захотим – будет у нас печенье с каким угодно вкусом! Захотим апельсинов – будут нам сладкие апельсины! Захотим вернуться на родину – вернёмся на родину! Захотим на море – полетим на море! А ещё мы каждому колонисту закажем в корпорации по модели. Они прилетят в командировку, а мы их не отпустим назад. Мы будем трахать моделей! Братья, мы будем трахать моделей!

– Ну не знаю... А если они откажутся?.. Я к этому пока не готов... Это не входило в мои планы... Я думаю, надо сначала поухаживать за ними как-то... Они на нас и не посмотрят... – послышались голоса.

– Я сказал, мы будем трахать моделей!

– Ура! Ура! Ура!

– И они нам будут рожать детей: мальчиков, девочек... Евгений Викторович, есть ещё кто-нибудь?!

– Нет, нету! – крикнул завхоз со стены, где он заканчивал крепить лестницу.

– Всё, больше никого они нам рожать не будут.

– Ура! Ура! Ура!

Дальше поскакали совсем весело. Сама собой сложилась песенка, которую колонисты дружно исполнили:

Мы скачем в дорогу дальнюю

За славой и печеньем,

За счастьем и таблетками,

Из нор своих мы вылезли.

Пусть плачет враг наш слёзами,

Пусть не увидим больше горя мы.

Веди нас, Аникита брат,

Дорогою прямой.

И чтобы ряды не редели

     Наши

     Хип-хоп!

Мы будем трахать моделей

     Ваших.

Хип, хоп, хип, хоп,

Мы будем трахать моделей

     Ваших.

Хип, хоп, хип, хоп,

Мы будем трахать моделей

     Ваших...

Аникита оглянулся на братьев – все они весело скакали и держали в руках горящие факела. Лица их светились счастьем. «Молодцы, ребята, – подумал Аникита, – догадались взять факела, знали, что придётся скакать по чёрному лесу. И какие у них у всех удивительные, красивые лица в свете факелов: у Диего Янсона, у Тештера Кнорра, у Раджеша Маккартни, у Гиндзи Леннона, у Евгения Викторовича...»

Но тут кто-то из колонистов, скакавших сзади, споткнулся и заехал факелом в голову впередискачущего. Волосы загорелись. Тот колонист обиделся и своим факелом ткнул обидчику в лицо. Сразу поднялась заваруха, все стали тыкать факелами друг в друга. Зажглись свисающие еловые ветви. Скоро весь лес горел. Аникита Полетаев стоял на трубе и смотрел, но смотрел не на людей, а на корчащиеся от огненной боли ветви деревьев. Смотрел и думал: «Эх, проснуться бы! Эх, проснуться бы!»

 

 

* * *

 

Эх, проснуться бы! Аникита сел и уставился на коробку, стоящую у его ног. Уже рассвело, коробка отбрасывала тень. Какой страшный, безумный сон, но какой яркий и детальный! Никогда раньше Аникита не видел таких снов. Ему подумалось: «Нельзя доверять некоторым айтишникам факела. Они и правда, чего доброго, бошки друг другу посжигают».

И вообще это, наверно, поучительный сон. Аникита, впрочем, задумался, а может ли сон быть на самом деле поучительным. Вроде бы сон это бессознательное состояние, вроде бы во сне не приходят никакие новые знания, просто обыгрываются старые впечатления. Так его учил Диего. Ну ладно, пусть так. Пусть Аникита из этого сна не узнал ничего нового. Пусть так, но неужели этот сон ничему его не научил, ничего не объяснил?

Что произошло во сне? Он отобрал у завхоза пистолет и печенье... Нет, это было ещё наяву. Вот коробка перед ним, вот печенье в ней, вот пистолет за пазухой. Всё, что было после этого, то был сон. Значит, далее Аникита ходил по комнатам и выискивал колонистов, подманивал их печеньем и угрожал им топором. Он сплотил товарищей, потом убил Диего, потом они поскакали... Перед этим они договорились, что они братья, потом договорились, что будут трахать моделей. Потом начался пожар. Что именно пошло не так? В чём логическая неувязка? Да и песенка ещё такая убедительная... Нет, песенке доверять нельзя. Песня это жвачка для ушей, так учил Диего. Что же не так?

А вот тебе самому бы, Аникита, понравилось, если бы тебя мотивировали топором? А понравилось бы, если тебя станут подманивать печеньем?..

Так что с того? Это же на всеобщее благо, это для пользы дела. Человек вообще должен тебе ещё и спасибо сказать за то, что ты сам не съел печенье, что дал другому возможность заработать. «Лично я был бы доволен, если бы меня и других сплотили на благое дело топором и печеньем, это лучше, чем смерть. Так всё же в чём дело? – думал Аникита. – Может, дело в том, что не всегда можно поступать с людьми так, как ты хотел бы, чтобы поступали с тобой? Ладно, пусть будет нельзя, а как льзя

Как же всё сложно... И тут ещё в самый неподходящий момент появился завхоз, он с раздражением спросил у Аникиты:

– Ну что, собираться-то будем?

– Будем, я сейчас ещё немного отдохну и обойду всех.

– Ладно, вы идите на место встречи. Я сам всех обойду.

– Евгений Викторович!

– Что ещё?

– Заберите свой пистолет, это ваша собственность.

Завхоз немного удивился, поколебался несколько секунд, но взял пистолет и пошёл собирать колонистов. Аникита взвалил на плечо коробку и поплёлся к трубе. Идти было необыкновенно тяжело. Ночное происшествие и странный эмоциональный сон будто вытянули из Аникиты последние силы. Кое-как он дошёл и плюхнулся в снег. Там уже был Диего Янсон и ещё двое колонистов. Они откуда-то принесли мягкие стулья, в которых и сами сидели, и Аникиту усадили.

Раджеш Маккартни спорил с Диего Янсоном, уверяя, что трубу должны чинить специалисты.

– Мы не специалисты, мы не должны эту трубу чинить.

– Почему это?

– Я же сказал: мы не специалисты.

– А как одно вытекает из другого?

– Мы не специалисты это как раз и означает, что мы не должны чинить трубу.

– Почему?

– Потому что мы не специалисты.

– Хорошо. Кто именно должен чинить трубу?

– Специалисты.

– Как их зовут?

– Я не знаю.

– Почему же ты уверен, что они должны её чинить?

– Ну они же специалисты.

– А где они?

– Я не знаю.

– А как к ним обратиться за помощью?

– Я не знаю.

– А как вообще называется их специальность?

– Я не знаю.

– А может, такой специальности вообще нет?

– Может быть.

– А может, и специалистов тогда нет таких?

– Нет, специалисты есть.

– Почему?

– На всё существуют специалисты.

– Раджеш, б..дь, кто тебе эту х..ню сказал?

– Специалист... Специалист по моему обучению.

Диего хрипло рассмеялся, а потом закашлялся. Аникита молча смотрел на спорщиков. Ему подумалось, что лица Диего и Раджеша, до этого такие разные, теперь стали удивительно похожими. Серые и осунувшиеся.

– Мы должны найти способ связаться со специалистами, чтобы те пришли и починили трубу, – продолжал настаивать на своём Раджеш.

– А как мы отправим заявку, если даже не знаем, поломалась труба или нет? И где она поломалась?

– Значит, мы должны связаться с аудиторами, чтобы они провели комплексный анализ и нашли источник проблемы.

– А как мы с ними свяжемся, если у нас труба не работает?

– Это не моя проблема. Я скриптосонатор, а не аналитик.

Аниките подумалось, что ремонтников или аудиторов надо кормить, а кормить их нечем. Если их хотя бы раз не покормишь, то потом они такой иск вчинят, что Аникиту и его коллег отправят до конца жизни ещё дальше, чем КП512. Что ж, тоже неплохо. Можно будет увидеть новую местность. К тому же там еда есть...

Примерно через час началось собрание. Аникита так и не придумал ничего: как говорить? что говорить? что вообще правильно говорить в таких ситуациях? как убедить? что было не так с его сном?

Завхоз начал собрание:

– От кого так воняет?

– От меня! – с нахальной и едкой улыбкой ответил Раджеш.

Слова завхоза пробудили в Аниките чувства, и он только сейчас почувствовал, что от скриптосонатора Маккартни несёт. Запах был какой-то кислый и пронзительно мерзкий. От этого запаха у Аникиты закружилась голова, и ему подумалось: «Наверно, я уже полумёртв, раз перестаю запахи чувствовать».

Тут Евгений Викторович спросил в лоб:

– Ну что вы нам, Аникита, хотели сказать?

Аникита посмотрел на всех испуганно. Что он им скажет? А что, если он ошибается? И вся затея тогда провалится к чертям собачьим.

– Я не знаю, что мне говорить.

– Вы, кажется, хотели заманить нас за стену этим печеньем?

– Да, хотел.

– А теперь что?

– А теперь я не знаю.

– Господа, а давайте просто отберём у него печенье и съедим его. Уж больно кушать хочется!

– Подождите, подождите! Я сам вам отдам. Я понял, что если вам надо, вы и без моих манипуляций полезете через стену. Ведь так?

– Так, так, давай печенье.

Печенье было роздано, сегодня его пришлось делить среди 23 человек.

– Почему нас всё время простое число? Так сложнее делить.

– А мне со вкусом угря попалось!

Принесли чай. Он был без сахара, но всё равно вкусный. Колонисты держали чашки двумя руками и медленно его отхлёбывали. Завязалась беседа.

– Так в чём твой план был?

– Мы должны объединить усилия и отправиться большой группой вдоль трубы.

– Зачем?

– Мы можем найти место поломки. Возможно, прямо там нам удастся починить трубу. Надо инструменты с собой взять. Или же мы дойдём до распределительного узла. Может быть, там нам удастся немного поживиться едой. А ещё мы можем дойти до другой колонии, соседней, там попросить еду. Или даже до корпорации дойдём.

– Нет, до корпорации мы не дойдём. Я слышал, она где-то на другом континенте.

– А мне план нравится. Всё лучше, чем с голода подыхать.

– А я не хочу идти, не верю я никому.

– Ну и не ходи. Без тебя как-нибудь справимся.

– А вообще чем больше нас будет, тем лучше. Мало ли какая опасность встретится.

– А я не пойду, если кто-нибудь не пойдёт. Пусть мы лучше все умрём от голода. Мы будем ради него стараться, а он тут в кровати своей отдыхать будет!

Стала завязываться ссора. Колонисты разговаривали вяло, но даже вялая ссора это тоже ссора. Хорошо, что Аникита нашёл что сказать:

– Коллеги, я вот что хочу сказать. Как бы мы ни решили, я всё равно пойду по трубе. Один или с кем-то ещё – но пойду. Пусть у меня небольшие шансы, но я пойду. Если получится, то починю трубу. И я буду рад, что помог не только себе, но и вам. И не буду злиться, что кто-то не пошёл со мной. Мы все люди, и не доверяем друг другу. Но при этом мы всё же и немного братья. Помните, у нас в колонии было два брата-близнеца. Как они ссорились, как дрались, как издевались друг над другом! А когда один умер – как другой переживал!

– Да он не поэтому переживал, – вмешался Диего. – Умерший был специалистом по солнечным батареям. Когда он умер, мы совсем без электричества остались.

Аникита стушевался, но взял себя в руки и продолжил:

– Наше братство не должно быть таким, чтобы мы как безумные скакали по лесу с зажжёнными факелами. Наше братство должно быть в том, чтобы мы могли объединиться в трудную минуту. Наше братство должно быть в нашем разуме. Наш разум должен объединять нас. И мы, объединённые, станем значительно сильнее, и ещё разумнее! Если даже кто-то ошибётся – товарищи укажут на ошибку. Можно и нужно подозревать друг друга. Благодаря своим подозрениям я нашёл эту коробку печенья, и теперь калории нам помогут совершить рейд вдоль трубы, но подозрения не должны нам мешать объединиться...

– У меня ещё две коробки есть, – неожиданно признался завхоз. – Теперь я вижу, что можно и поделиться... с товарищами.

– Вот и хорошо, давайте пока не будем есть это печенье. Оно может нам пригодиться в дальнейшем... Что я ещё хотел сказать? Я думаю, нам надо постараться выстраивать отношения друг с другом – значительно более сложные, чем они сейчас. Мы слишком увлекаемся, когда оцениваем других людей: вот это хороший человек, этот козёл. А забываем, что они не сами по себе такие, они не родились такими, а сформировались под воздействием жизненных обстоятельств, отношений с окружающими людьми. Вот об этом нам надо думать – как сделать отношения более разумными. А для этого надо не уставать объяснять ближнему сложные вопросы бытия, вразумлять его. Нет, наверное, ничего более разумного, чем иметь вокруг много-много разумных товарищей. Но это всё потом, потом... Сейчас у нас единственная задача – спастись. И поэтому для начала нам надо перелезть через эту чёртову стену.

– Веди нас, Аникита! Ты избранный! Я всегда это знал, – с упоением сказал Диего.

Аникита устало посмотрел на учителя. Ему хотелось больно стукнуть его.

– Нет, Диего. Я не избранный. Меня никто не избирал, и сейчас я меньше всего хочу быть лидером.

На этом обсуждение было закончено. В поход собрался идти каждый, так все были измучены голодом и болезнями. Под руководством завхоза из того самого ангара приволокли два длинных трапа. Были, оказывается, у завхоза такие в ангаре. Они сохранились ещё с тех времён, когда колония строилась. Один трап поставили к стене с внутренней стороны. Его подпёрли двумя колышками, чтобы он не соскользнул. Завхоз закрепил наверху верёвочную лестницу, сам по ней слез. Ему сверху спустили второй трап, завхоз его тоже закрепил колышками.

Колонисты спокойно поднялись и спустились по трапам на двух ногах. Можно было, конечно, пролезть через ту самую дырку, которую прорубили во время грибного похода, но до неё было идти больше километра. Решили, что так удобнее.

 

 

* * *

 

Пошли вдоль трубы. Многие колонисты после печенья и чая пришли в хорошее настроение.

– Может, песню затянем? – спросил Гиндзи.

– Пожалуйста, давайте не будем петь песни, нам надо экономить силы, – ответил Аникита.

– И то верно.

Колонисты даже не успели сильно устать, как уже нашли обрыв трубы. В этом месте был небольшой косогор. Сверху упала большая старая ель и разрубила трубу поперёк. Колонисты увидели большую груду печенья, рассыпанного по косогору. Что интересно, печенье продолжало высыпаться – труба до сих пор работала! На косогоре можно было увидеть не только печенье, но и таблетки, корреспонденцию, упаковки с процессорами и памятью.

Но было одно «но»: вперемешку со всем этим лежали кабаны. Большие такие, грозные кабаны. Они обожрались колонистского печенья и теперь спали, на людей реагировали очень вяло. Видимо, они уже давно присмотрели этот дармовой источник питания, потому что косогор был сплошь облеплен экскрементами этих забавных животных. Чуть подальше с косогора стекал маленький ручей – источник воды. Иными словами, кабаны нашли свой кабаний рай: и еда, и питьё, и сексуальные партнёры, и даже лекарство – всё рядом.

Колонисты застыли в нерешительности.

– Это что получается, наше печенье теперь принадлежит свиньям, – не то спросил, не то разъяснил Диего Янсон.

– Как же нам теперь быть?

– Может, они с нами поделятся хотя бы печеньем?

– Я тоже думаю, пусть делятся. Им половина, нам половина. Даже нет, нам столько не надо. Нам три процента, им девяноста семь. Очень хорошие условия!

Походы колонистов

Тут вступил в разговор Аникита:

– Мне кажется, надо иначе поступить. Мы поймаем несколько свиней и будем их дома разводить. У нас будет вкусное свиное мясо. Тех, кто будет сопротивляться, убьем сразу. До колонии недалеко, дотащим мясо и там устроим пир, когда всё починим. Хороший план?

Всем план очень понравился. Только возник один второстепенный вопрос:

– А если их мясо заразное?

– Да как оно будет заразное, если свиньи и нашими таблетками тоже питались?

– И если мы отравимся, то потом нашими таблетками вылечимся.

– Точно. Я про это не подумал.

Распределили роли, приступили к действию. Половина колонистов хватала поросят – тех, что поменьше. Другая половина сражалась со взрослыми матёрыми кабанами. Раздавались выстрелы – это стрелял Евгений Викторович. Сверкал на солнце блестящий разводной ключ в руках Раджеша Маккартни. Мелькала сапёрная лопата в руках Гиндзи Леннона. Высоко над головой Аникиты Полетаева взвивался окровавленный топор с длинной ручкой. На Аникиту бросился самый большой кабан, огромный вепрь, но подскользнулся и скатился по склону вниз, потом убежал в лес. Больше его не было видно.

Диего Янсон твёрдо стоял на своих ногах. Даже больше того – он несколько раз ловко увернулся от нападающих кабанов. Оружия у него никакого не было. Но он вносил свою посильную лепту, кидаясь камнями. Под конец он так осмелел, что схватил большой кусок бетона, отвалившийся от опоры трубы, и с близкого расстояния кинул его в голову большому кабану, от чего тот упал на бок и в агонии задёргал задними ногами.

Победа была короткой и решительной. Во многом колонистам помогла удачная диспозиция: кабанам было сложно разогнаться на косогоре, где-то скользком от льда, где-то скользком от растаявших на солнце экскрементов, где-то с проваливающимся настом. Ещё сказалось и то, что кабаны были в плохой физической форме (сказалось обжорство в последние несколько месяцев).

Радостные победители собрались у ручья. Здесь они ели вновь обретённое печенье и запивали чистейшей родниковой водой. То и дело на весь лес раздавался громкий заливистый смех Раджеша, своим разводным ключом он сумел уложить двух кабанов и ещё нескольких покалечил.

– А мне попалось со вкусом маракуйи!

– А мне наше приключение напоминает фильм, который я смотрел в детстве.

– Да мало ли на что похожа наша жизнь!..

Другие пили из ручья, зачерпывая воду ладошками. Аникита же склонился над ручьём, опёршись на оба его берега, и пил губами прямо из ручья. Вода была очень холодная, и пить её можно было только маленькими глотками.

Аникита вспомнил ту воду, которую давали на «космическом корабле». Она была подсоленой. Как объяснил потом Диего, это делают специально, потому что на «космических кораблях» очень жарко. Вместе с драгоценным потом выходили и соли. Чтобы восстановить солевой баланс, надо было пить подсоленую воду. Аникита долго потом не мог привыкнуть к обычной воде...

И вот сейчас он пьёт чистейшую воду, воду без определённого какого-то вкуса. Но до чего же вкусно! «Эта вода как живая... А я раньше и не замечал, что вода живая... Потому что не всякая вода живая... У жизни как и у воды нет определённого вкуса...»

Аникита пил и пил. «Как всё-таки здорово, что я попал в колонию. Как всё-таки здорово, что я попробовал настоящей жизни. Как здорово, что мы победили. Теперь всё будет иначе...» Победа! По телу Аникиты разлилось блаженство, его забила мелкая дрожь, всё вокруг засияло таинственными радостными лучами. Аникита понял, что любит этот мир, и этот мир его тоже любит. «Что это со мной?.. Это счастье... Это то самое счастье, про которое я слышал и в которое не верил. Оно существует. Счастье это Победа! Победа это Счастье!»

Он был не в состоянии больше сдерживаться и издал грохочущий победный возглас:

– Э-ди-да-ду-ды а-ха-хэ! – Возглас состоял из случайных слогов.

– Э-ди-да-ду-ды а-ха-хэ! – Восторженно повторили его товарищи. Завхоз от восторга даже выстрелил в воздух последней пулей, которую до этого приберёг на всякий случай.

И тут прямо на своём месте подскочил Диего Янсон. Он вспомнил про самое главное – что надо починить трубу. Ему очень захотелось первому приступить к починке, чтобы потом говорить другим с лёгким оттенком укоризны в голосе, что все дескать радовались победе, а он один помнил о деле.

Диего подбежал к трубе, по щиколотки увязнув в вонючей грязи, схватил оголённый кабель, чтобы поправить его. Тут раздалось шипение, тело бедолаги мягко упало в грязь и медленно покатилось вниз, головой вперёд. Какое-то затмение нашло на него, он и забыл, что в трубе спрятались целые 16384 вольт переменного тока. Вот так внезапно, мелко, нелепо, но закономерно прекратил существовать первый и последний учитель Аникиты Полетаева Диего Янсон. Грустная победа получилась.

14 человек пошли в колонию, чтобы сразу отнести туда связанных живых поросят, а потом вернуться за мясом и остальными товарищами. Шестеро принялись чинить трубу, соблюдая все требования безопасности. Аникита же вместе с завхозом занялся похоронами.

Они сначала хотели сделать носилки, чтобы на них отнести тело Диего Янсона в колонию. Евгений Викторович уже срубил два тоненьких деревца для этого. Но тут Аникита предложил похоронить прямо здесь:

– Он наш боевой товарищ. Быть похороненным на поле боя это почётно. Так мне кажется. Мы потом будем каждый год в это же время приходить сюда и вспоминать о сегодняшнем дне.

– Мемориал так мемориал, – согласился завхоз, имевший большой словарный запас.

Несколько выше по косогору выбрали место почище и выкопали кое-как двумя сапёрными лопатами могилу. Положили в неё Диего Янсона, первого и единственного учителя Аникиты, своей смертью давшего последний урок, засыпали землёй. Уже вернулась та команда, которая относила поросят. Уже починили трубу. Каждый внёс свою лепту в похороны, собрав по несколько камней и положив сверху на могилу.

Те два деревца, которые сначала предназначались для носилок, Аникита воткнул в землю. Потом их перекрестил и связал между собой шнурком. В его понимании это должно было символизировать товарищество. Никто не возражал.

Когда шли назад, Аникита думал над тем, что победу нельзя придумать, её нельзя сочинить, как он когда-то сочинял бессмысленные бобастеры сам для себя. Путь к победе и счастью извилист и непредсказуем. Может быть, ты победишь завтра. Может быть – через год. Может быть – вообще никогда не победишь, а с треском проиграешь. В этом и есть счастье, потому что оно – победа над несчастьем.

Ещё он думал над тем, изменились ли сегодня колонисты или нет. Нет, наверно. Люди так быстро не меняются. Вот Диего Янсон за 16 лет вообще ни капли не изменился. Отношения другие стали, и стали очень быстро, это да. Но люди всё те же. Аникита вспомнил, как они садили картошку, потом её пололи, окучивали и выкапывали. Евгений Викторович не занимался физическим трудом, вместо этого он ходил со своим гаджетом и фиксировал трудовой вклад каждого. Потом колонисты получали свою картошку – строго пропорционально, с точностью до грамма, своему вкладу.

Евгений Викторович не участвовал в коллективном физическом труде. Он говорил, что у него аллергия на картошку. Интересное дело. А если бы у завхоза не было этой аллергии, то некому было бы следить за «кипиай». И тогда бы просто не было бы у них картошки. Хорошая вещь – аллергия.

Только не аллергия это. Это ложь во спасение. Завхоз специально так говорил, чтобы иметь возможность организовать коллективный труд колонистов. Иначе ничего бы не было. Аниките уже хотелось обнять Евгения Викторовича и объявить ему благодарность за такое самоможертвование, но он спохватился. Просто завхоз по ночам подворовывал картошку, сам у себя. Он был очень строгим сторожем, но кто же будет сторожить сторожей?..

«Нет, не коллектив мы были, – думал Аникита, – а сборище индивидов. А сейчас коллектив. И я сплотил этих людей, я молодец».

Потом его ум переключился на совсем хозяйственные вопросы, он стал расспрашивать завхоза:

– Евгений Викторович, а рыбу сложно ловить?

– Ну как тебе сказать... Можно легко ловить, можно сложно. Тебе как надо?

– Мне надо, чтобы всех накормить. Вдруг опять труба поломается.

– Тогда сетью надо. Натянем поперек речки сеть, рыба будет в ней застревать. Останется только сеть вытащить.

– А у нас есть сеть?

– Есть такая огромная, даже не знаю, для чего предназначалась. Из неё выкроим.

– Надо обязательно сделать в ближайшее время. А ещё скажите, есть такие животные, которые на мышей охотятся?

– Есть. Кошки называются.

– Нам бы завести таких кошков, чтобы они печенье охраняли.

– Сделаем. Закажем несколько в корпорации, потом у них котята появятся...

– Котята?.. Я люблю котят.

 

© Алексей Карманов, 2015

Написано 07.08.2015. Последнее изменение 10.07.2019.

 

Содержание