Бульвар Специалистов

 

– Привет, Алексей.

– Привет, Андрей.

– Как там у вас дела?

– Да более-менее ничего. А у вас как?

– Не жалуемся. Я, собственно, чего звоню. Может, встретимся в воскресенье?

– Ты по делу хочешь поговорить?

– Нет. Просто так. Походим по бульвару, пообщаемся.

– О жизни?

– О жизни.

– Ну замечательно. Меня в 14:00 вполне устроит...

– И меня.

– Значит, договорились.

– Значит.

Алексей Мартынович и Андрей Мартынович были единокровными братьями – матери у них были разные. Алексей был старше Андрея на 19 лет. Сейчас ему было 48, а брату 29. Алексей Мартынович работал в лицее учителем истории и – по совместительству – философии. По образованию он был философ. Андрей же Мартынович был врачом-психиатром – и по образованию, и по роду деятельности.

Братьям, таким образом, сильно повезло, особенно Алексею. Далеко не всем в наше время удаётся устроиться по специальности, особенно философу.

Был декабрь. Табло в начале бульвара Специалистов показывало, что сейчас -2°C. Оно мигнуло и показало «14:04». Андрей опоздал на четыре минуты. Он вышел из маршрутки и подошёл к поджидавшему его брату.

– Ну что, по мороженому?

– По мороженому.

Братья даже сами не замечали, как много «эха» было иногда в их общении. Это объяснялось тем, что старший брат для Андрея всегда был авторитетом. Оставался он им и сейчас. Как в детстве, так и сейчас многое из того, что говорил Алексей, «звучало» в голове Андрея часами и днями. Волей-неволей он начинал думать как брат и, соответственно, говорить как брат.

Братья никогда не были особенно как-то близки друг другу. Никогда они не жили под одной крышей. Даже ни разу не спали под одной крышей. В гости и то ходили редко один к другому.

Познакомились они, кстати, лишь в конце 1992-го, когда Алексей вернулся с учёбы в Санкт-Петербурге. Андрею тогда было 6 лет. Летом 93-го, когда мальчику было уже 7 лет, и он собирался пойти учиться в школу, старший брат – который работал уже учителем в лицее – взял его на прогулку на бульвар Специалистов.

Так с тех пор и повелось, что они время от времени встречались и гуляли по бульвару. Обоим это нравилось. Прошло 22 года, Андрей уже работал врачом и зарабатывал, надо сказать, раза в полтора-два больше брата, – оба были уже взрослыми мужчинами, дружбы между ними по-прежнему не было, даже наоборот – имелся между братьями кое-какой квартирный вопрос, но всё равно им эти прогулки доставляли удовольствие.

Алексей Мартынович предложил формат беседы:

– Я предлагаю так. Мы будем говорить обо всём, что заблагорассудится. Только два условия. Первое – тема должна задаваться чем-то наглядным. Что наши глаза увидят на бульваре, что наши уши услышат – вот это и будет началом новой темы, ну а дальше пусть будет что будет. Второе – на каждую тему отводится только 5 минут.

– А почему именно такой формат?

– Мы же собрались говорить о жизни. А в жизни очень много разных тем. Если хочешь все темы осветить своим разумом, надо поторопиться.

– А почему тема должна быть наглядной?

– Потому что именно индуктивные умозаключения развивают разум.

Андрей помолчал немного и спросил осторожно:

– То есть мы должны будем ходить по бульвару и подслушивать чужие разговоры? И ждать, когда мы с тобой заразимся... чужими фантазиями?

Настала очередь Алексея задуматься.

– Ты, очевидно, немного не так понял слово «индукция». Я имел в виду то, что противоположно дедукции. Индуктивное рассуждение это движение от частного к общему, а дедуктивное – от общего к частному.

– Как у Шерлока Холмса?

Алексей опять задумался.

– Я давно не читал Конан Дойля. А когда читал, то не понял, в чём же собственно состоит его дедуктивный способ. Видимо, имеется в виду, что Шерлок Холмс прекрасно знает теорию преступлений. Есть и другие люди, отлично знающие теорию, но именно Шерлок Холмс благодаря своему «дедуктивному методу» является гениальным сыщиком.

– И что плохого в том, что мы будем рассуждать детективно?.. То есть дедуктивно? Мы же два взрослых человека, с высшим образованием, с хорошей теоретической подготовкой и опытом работы. Неужели мы не можем двигаться от общего к частному? Применять, так сказать, свои знания на практике?

– Можем. Только я не хочу.

– Почему?

– Дедукция это интимное дело. Есть такие теоретические знания... или такие общие кусочки в твоей картине мира, про которые вообще не хочется никому говорить, а иногда и объяснить даже не получается. Поэтому когда ты такие знания используешь в деле, не всегда получается объяснить другому человеку источник своих мыслей и поступков.

– А индукция?

– Индукция наоборот. Находить истину, обобщать это весело и приятно. Делать это с кем-то вдвойне веселее. Поэтому учёные всегда работают сообща. Одиночки очень мало достигают, особенно сейчас.

– Всё равно я не понимаю.

– Очень скоро поймёшь. Ну так что, по мороженому?

– По мороженому.

Братья подошли к киоску «Мороженое».

– Стаканчик с шоколадной крошкой.

– А мне «Ленинградское».

 

 

* * *

 

Была зима. В некоторых местах бульвар был покрыт снегом, в некоторых – льдом, а кое-где бетонные плиты были чисты. Зима пока была тёплой, выпавший прежде снег не только успевал превратиться в воду, но в виде этой самой воды у него даже получалось испариться на солнце.

Эти плиты положили здесь ещё в советское время, лет сорок назад. Плиты были шестиугольной формы. Примерно половина плит сохранилась хорошо, другая половина наоборот – сохранилась очень плохо. Бетон сверху был разбит до арматуры. Ночью ходить здесь было опасно – того и гляди споткнёшься о торчащую арматуру. Ещё можно добавить, что летом в промежутке между плитами густо росла трава. В некоторых местах трава пробивалась прямо сквозь железобетонные плиты. В общем, бульвар выглядел неприглядно.

Алексей Мартынович заговорил про эти плиты:

– Вот кто делал эти плиты?

– Люди.

– Спасибо, Капитан Очевидность. А всё же?

– Ну... рабочие.

– И всё?

– Ну не знаю... Прорабы там... Мастера... Инженеры...

– И всё?

– А что, я разве мало назвал?

– А начальники?

– Ну ладно, начальники ещё. Теперь хватит?

– Как их можно всех назвать одним словом?

– Строители?

– Строители? Я не уверен, что они строители.

– Ну они же построили этот бульвар...

– А бульвары строят? Может, кладут бульвары?

– Глядя на работу этих специалистов, можно предположить, что они клали на бульвары.

Мужчины посмеялись.

– Вот, кстати, хорошее слово, чтобы их всех объединить – специалисты, – сказал брат-философ.

– А может, кладовщики?

Братья опять посмеялись.

– Вообще-то, я слышал, неверно говорить: «рабочие специальности», надо говорить: «рабочие профессии». Видимо, рабочие не могут быть специалистами, – сказал Андрей Мартынович.

– Просто когда профессии большие, сложные, они могут распадаться на подвиды – специальности. Вот у тебя профессия врач, а специальность врач-психиатр. У меня профессия учитель, а специальность учитель истории. Поэтому рабочих тоже можно называть специалистами, просто у них специальность совпадает с профессией.

– А почему было бы не назвать бульвар бульваром Профессионалов?

Братья подумали.

– Не будем придираться к словам, – предложил Алексей.

– Не будем.

– Значит, они все специалисты.

– Кто они?

– Те, кто бульвар клали.

– Да.

– А почему же бульвар в таком ужасном состоянии?

– Значит, они плохие специалисты.

– Ага, скажите пожалуйста, вот ведь интрига – бульвар Специалистов делали хреновые специалисты.

– Да уж.

– В стандартах плохо разбираются. Наверняка же на эти плиты какой-то стандарт есть.

– Не знаю, не знаю. Может, и нет. Вдруг это какая-то экспериментальная партия хреновых плит.

Смех.

– Моё мнение, что всё-таки это не люди виноваты, это время. Сколько этим плитам лет? – спросил Андрей.

– Лет сорок. Я смутно помню, как бульвар строили.

– Вот видишь. Сколько раз вода на этих плитах замерзала, таяла, а потом опять замерзала? Вот она и разрушила. Время никого не щадит.

– Ага! – довольно воскликнул Алексей, он дождался. – Вот характерный пример дедукции. Время никого не щадит. Если прошло сорок лет, значит, бетонные плиты должны разрушиться. Так по-твоему?

– Выходит, что так. Плиты же разрушились.

– Вот в данном месте ты лишь ищешь оправдания своей теории. А чистая дедукция опирается на истины, которые не требуют постоянного подтверждения.

– Ну ладно. А ты что, считаешь, что со временем эти плиты не должны были измениться? Или, быть может, они даже лучше должны были стать? – съехидничал Андрей.

– Да, я так считаю.

– Но это же абсурд!

– Нет.

– Объясни.

– Пожалуйста. Цемент твердеет годами, и за годы он становится лучше, твёрже. Если бы сюда изначально положили хорошие, качественные плиты, они бы не только не разрушились, но ещё и лучше стали. Вот так. А как там говорит твоя теория? Что энтропия возрастает всегда и везде? Ну-ну.

– Это что получается, плиты ведут себя как живые?

– Живые не живые, а на энтропию они клали. Должны были класть – если бы их сделали хорошо.

Опять смех. Сегодня слово «класть» в разных своих формах почему-то веселило философа и психиатра.

Андрей был вынужден признаться сам себе, что счёт стал 1:0 в пользу брата. Конечно, он не хотел соперничать, кто тут умнее. Просто счётчик щёлкнул в голове. Как-то сам собой.

Ну и при том – брат победил в споре, но оба они стали чуть умнее.

Андрей всё же решил немного отыграться:

– И всё-таки мы с тобой не специалисты... не те специалисты. Мы не можем просто так судить о свойствах бетона и этих плит.

– Не специалисты, это ты точно подметил. Однако эти плиты сами за себя говорят. Половина из них дефективна, другая половина тоже не в идеальном состоянии, но по ним хотя бы ходить можно.

Андрей посмотрел – и правда. Он даже встал на бетонную урну, чтобы было лучше видно. Действительно, сочетание хороших и дефектных плит было примерно один к одному. При этом рисунок был довольно замысловатый. Если бы дефектные плиты располагались только по центру бульвара, можно было бы объяснить их плохое состояние ходьбой пешеходов. Но это было не так.

– Тут что налицо? Эти плиты делали или две разные бригады, или в разное время, под руководством разных людей. Или в разной обстановке. Допустим, поняли, что до Нового года не управятся, и приняли решение нарушить технологию. Вот поэтому такая разница между плитами. А потом эти плиты сюда привезли, случайно их перемешали.

– Может быть, и не случайно, а специально, чтобы не так заметно было, – вставил Андрей.

– Может быть.

– А ещё может быть и так, что половина плит затвердевала на морозе. Не успели они в тёплое время года изготовить все плиты. Не ждать же до весны – вот и сделали их в ноябре-декабре. А свежий бетон холода не любит...

– Ну да. Или морозы рано ударили. У нас же зима всегда неожиданно приходит.

Братья прошли несколько десятков шагов. Алексей Мартынович вспомнил про время – пять минут уже прошло. Он не успел открыть рот. Его опередил брат, он остановился и уставился в очередную выщербленную плиту, чистую от снега и льда.

– Галька, – сказал он.

– Что галька?

– В этом бетоне галька.

– А что должно быть?

– Должна быть щебёнка.

– А в чём разница?

– Галька гладкая. Это речная галька. С Ветлуги, может быть. Или где тут у нас гальку добывают? В бетон нельзя гальку класть. Мы как-то на даче одному фундамент делали, он объяснил. Галька гладкая, она плохо с цементом схватывается.

– А, ну понятно. Щебёнка дроблённая. У неё поверхность рельефная, больше площадь соприкосновения.

– Эти плиты явно не по стандарту делали.

Андрей стал носком ботинка пинать гальку в плите. Один камешек сразу отскочил и покатился по соседней плите. Андрей продолжил экзекуцию.

– Молодые люди, хватит над бульваром издеваться, – сбоку рядом стояли две бабушки и наблюдали за братьями. – И так его весь загадили, теперь плиты ещё все расковыряли.

– Так вот кто раздолбал весь бульвар! Мы сейчас полицейского позовём! – добавила вторая воодушевлённо и грозно.

Потрясённые этим чудовищным обвинением, братья пошли прочь, приняв скорый шаг.

– Время, пять минут прошло, – молвил Алексей.

– Да, время, – эхом отозвался Андрей.

 

 

* * *

 

– Как пацанов нас подловили! – переживал Алексей Мартынович, 48-летний учитель истории и философии.

Андрей посмотрел на брата. С Алексея на время слетела его философско-педагогическая солидность. Остался – и правда – испуганный пацан. Будто годы и опыт слетели с плеч Алексея Мартыновича, как пальто, которое сорвали и бросили на разбитые плиты.

– Стоят, нас обсуждают, не пойдут они за полицейским, – обернувшись, доложил обстановку Андрей.

Положение спас новый киоск «Мороженое».

– Пломбир за тридцать.

– Клубничное.

Братья пошли медленнее.

– Раз уж они сами напросились, давай бабушек-старушек обсуждать, – предложил Андрей. – Что ты о них думаешь?

– Бдительные.

– А ещё?

– Ну... Советской закалки.

– В смысле? Нет такой психологической особенности – советская закалка.

– Это в нынешних учебниках, в нынешней теории её нет. В советских учебниках она была. Называлась по-разному, но суть одна – советская закалка.

– Допустим. Но вот попадёт ко мне такая пациентка. Что я в её карте напишу? Что у неё советская закалка? Меня же завотделением засмеёт. И будет прав, я так считаю. Надо давать корректные характеристики личности больного.

Воцарилось молчание. Алексей Мартынович доел своё мороженое и молвил:

– А ты никак не пиши.

– Ну а как же?..

– Зачем писать заведомую глупость? Не ложь, заметь, а глупость. Прошла эпоха, растворилась в небытии и советская закалка. Это всё-таки не совсем психологическое качество, тут во многом особенность разума и взаимоотношений... Готовность жить по общим разумным правилам... Советская закалка это и так называемая сознательность, и воля, и смелость, и готовность вмешиваться в чужие дела, помогая или мешая. Но главное – это понимание того, что надо учиться жить вместе, без этого никуда.

– А как это – «мешая»?

Около минуты Алексей Мартынович не отвечал. Он не знал, как лучше ответить. Да ещё и бабушки эти его выбили из колеи... Он до сих пор не успокоился. Потом его осенило, и он изрёк:

– Да вот же! У нас под ногами! Это значит – мешать всяким уродам делать то, что выгодно только им! Мы с тобой что? Мы с тобой зациклились на том, что бульвар клали плохие специалисты. Будто бы они в технологиях не разбираются, в стандартах... Но если ты – а теперь и я – знаем, что в бетон нельзя гальку класть, уж они-то это и подавно знают. Я вообще думаю, что это дело не такое сложное, как кажется – наделать плит, а потом их выложить. Если надо, я за неделю эту науку смогу освоить, мне так кажется. И большинство людей сможет, если им толком объяснить.

Некоторая пауза.

– Вот ведь парадокс какой получается. Бульвар Специалистов клали именно специалисты. Не двоечники, не приезжие, не враги, наконец. Это хорошие, скорее всего, специалисты. Кто-то из них даже партийный был. Только что? Им надо было выполнить план, это раз. Начальству, в том числе партийному, тоже требовалось для отчётности выполнить план. За выполнение и перевыполнение плана в советское время премировали. Это было принципиально – надо выполнить план. Это два. А три это то, что не нашлось тогда вот такой бабушки-общественницы, которая бы пришла на бульвар, поковыряла ножичком и определила, что бетон слишком сыроват и вообще сделан не по технологии. Людей надо было наказать, а их премировали. Думаю, каждому рублей по сто выплатили. Можно было магнитофон купить на эти деньги кассетный. Хотя кассетников тогда ещё не было... Ну просто магнитофон. И вот что получается? Допустим, работали над этим бульваром человек двадцать. Заработали они по магнитофону. А потом перешли на новый объект. А люди теперь сорок лет ходят и спотыкаются об арматуру.

Опять небольшая пауза.

– Вот в этом и есть советская закалка – прийти к уроду и сказать ему, что он урод, помешать ему делать свои уродские дела. Или иначе – прийти к хорошему человеку и помочь ему. На этом и строилась советская власть: нет частной собственности на средства производства, никто не окапывается в своём огороде. Поэтому тогда советская закалка была востребованным качеством. А сейчас? Когда кто-то начинает влезать не в свои дела, это выглядит очень нелепо и порицается. Вот, допустим, если директор школы захочет выжить какого-то учителя, она легко это сделает. А в советское время было не так... Нет, ну так тоже было, но только через раз. За тебя могла заступиться общественность, и она бы так заступилась, что от этого директора рожки да ножки, пух и перья только остались...

– Мне кажется, ты какие-то небылицы рассказываешь.

– Да нет. Было, было! Правда с каждым годом всё меньше и меньше, но было... По-моему, пять минут уже прошло. Давай двигаться дальше.

– Давай.

 

 

* * *

 

Из динамиков лилась старая, когда-то очень популярная песня. Певец ужасно фальшивил. Чтобы это было не так заметно, он старался не задерживаться долго на одной ноте. Может быть, благодаря этой своей хитрости он обрёл собственную отличительную манеру исполнения, выделяющую его среди других людей-певцов.

– Весёленький мотивчик, и смысл такой весёленький, – сказал Алексей Мартынович. – Понятно, что и автор песни весь такой из себя весёленький, с ним не соскучишься, он развеселит и рассмешит любого. Даже самый грустный инвалид встанет и сейчас легкомысленно затанцует от веселья.

– Ну и что?

– Это диверсия.

– В смысле?

– Эта песня когда появилась?

– Лет двадцать назад.

– Нет, раньше, в разгар перестройки. Вылез откуда-то этот весёлый исполнитель и сразу прославился на всю страну.

– Подумаешь... Просто он талантлив, для попсы талантлив. Это часто бывает, что кто-то внезапно просыпается знаменитым.

– И всё-таки это диверсия.

– Ты можешь объяснить, в чём суть этой твоей «диверсии»?

– Изволь. Человек с расстроенной психикой ведёт себя как?

– Как?

– Эгоистично.

– Разве?

– Ты же психиатр, ты такие вещи должен понимать.

– Не надо мне говорить, что я должен. Должен, должен... Постоянно это слышу от всех.

– Ладно, не обижайся. Если человека постоянно несёт, то он действует сообразно этим своим внутренним демонам. Но его демоны – это он сам, поэтому это эгоизм. Если у человека проблемы с настроением, то он действует сообразно своему настроению. А его настроение – это тоже он сам. Поэтому это тоже эгоизм.

– Ну, не знаю. С другой стороны, настроение это же следствие объективной ситуации...

– То, что настроение следствие объективной ситуации, это нормально. Но настроение не должно быть причиной объективной ситуации. Человек, прикрываясь своим настроением, может совершить самые разные подлости, а потом сказать, что у него было плохое настроение.

– Ладно, допустим. А при чём здесь эта песня?

– Она возбуждает в людях одновременно эгоизм и психическое расстройство. Вот скажи мне как психиатр, от воли твоих пациентов многое зависит? От того, как они держат себя в руках?

– Ну, в определенной степени...

– Эта песня побуждает людей вести себя неадекватно. Кого-то она и правда сделала больным, но для большинства она просто рецепт личного эгоистического счастья – веди себя как больной придурок и эгоист, и будет тебе счастье.

– А при чём тут перестройка?

– Тогда нас ломали, раскалывали на миллионы огородов, чтобы социалистическая страна треснула и развалилась, чтобы некогда великая индустриальная держава стала напоминать садовое общество. А для этого надо было возбудить в людях эгоизм.

– И что, получилось?

– Получилось, как видишь.

– Благодаря одной этой песне? – Андрей Мартынович саркастически улыбнулся, доводы брата его совсем не убедили.

– Нет, конечно. Много всего было. И есть. Эта песня, может быть, вообще никакого значимого урона не нанесла стране. Я не настолько хорошо разбираюсь в психологии людей. Но всё равно это диверсия.

– «Всё равно это диверсия», – передразнивая, повторил за братом брат. – Что-то я тебя не пойму. Диверсия это или нет?

– Диверсия. Диверсия с неопределённым результатом. Авторы этой диверсии тоже не боги, и не могут всего знать. Они совершили диверсию, хуже от этого им лично точно не стало, а скорее всего, стало даже гораздо лучше. В любом случае мы результат видим: страна распалась, народ распался, осталось население.

– Ха-ха-ха! Советский Союз распался, потому что люди устали жить при совке, вот и всё. Он сам развалился, и никто его специально не разваливал. Ты не специалист, чтобы рассуждать на такие темы, ты всего лишь философ, а не политолог.

– Я в школе учился, знаю химию, физику и другие науки. Я могу о них рассуждать. Но ты забыл ещё, что я историк, а историкам положено знать причины исторических катаклизмов.

– Всё равно...

– Что всё равно?

– Да ладно, ничего. Время прошло.

 

 

* * *

 

– Я вот давно силюсь понять, – начал новую тему Алексей Мартынович, – почему у наших современных супермаркетов нет прозрачных витрин? Вот в советское время у всех гастрономов витрины были прозрачные. Можно было заглянуть и посмотреть – какие товары продаются, длинные ли очереди стоят. Если много народу – возможно, выкинули что-нибудь в продажу.

– Знаешь, я не согласен по поводу тех бабушек-старушек, – вернулся к прежней теме Андрей Мартынович. – Пройдёт лет сорок-пятьдесят, нынешние девушки станут точно такими же.

– Не станут.

– Почему?

– Женщинам и так уготовано природой думать только о себе...

– И о потомстве.

– И о потомстве. А нынешние отношения в обществе ещё больше их подталкивают к тому, чтобы рассматривать себя как товар... Нет, я не то хотел сказать. Чтобы рассматривать себя как животное, двигаться первобытными инстинктами. Ни одна женщина в качестве специалиста не заработает столько, сколько в качестве жены олигарха. И все это предельно точно знают и понимают. А теперь риторический вопрос: ты можешь представить бабушку с татуировкой на пояснице – это типа она в молодости была готова потрахаться сзади – в роли блюстительницы общественного порядка?

– Не могу.

– Вот видишь.

– Зато легко могу себе представить такую особу, которая всех достаёт со скрытыми садистскими наклонностями, внешне выдавая это за общественную работу. Мне кажется, большинство старушек именно этим мотивом и руководствуются.

– Но всё равно это не советская закалка.

– Не советская. А ты уверен, что у тех бабушек-старушек была именно советская закалка, а не садистские наклонности?

– Нет.

«Кажется, счёт 3:1 в его пользу. Я потихоньку отыгрываюсь...» – подумал младший брат.

– Ну так как там с витринами? – напомнил свой вопрос старший.

– Я думаю, тут просто дело вкуса. Просто так модно сейчас. По-современному. Может быть, даже специально так делают, чтобы магазины не напоминали советские гастрономы с одним сортом колбасы и двумя сортами хлеба.

– У нас хлеб в булочной продавался. А вообще ты, возможно, прав. Но я бы всё равно сделал витрину прозрачной – это гораздо красивее, чем мазня абстрактная по фасаду. Были бы витрины стеклянные – они бы заманивали в магазин, он был бы открыт для любого прохожего. Идёт бабушка – видит, что в магазине другие бабушки. Взяла и зашла. Идёт мальчик – видит в магазине мальчиков... И так далее. Странные какие-то нынешние специалисты. Мне кажется, в советское время они были лучше. Учились в разных торговых техникумах и институтах... А сейчас?

– Да, специалисты ныне какие-то однобокие...

Дальше разговор склонился к тому, что специалистам всех мастей перемывали косточки. И то они делают не так, и это... Репутация специалистов и так уже была подмочена бетонными плитами, сейчас она вообще упала до нуля.

Но тут внезапно Андрея Мартыновича осенило:

– Непрозрачные витрины в основном у супермаркетов и продуктовых магазинов. У других магазинов часто встречаются прозрачные витрины. Вот, смотри: обувной, компьютерный, цветочный, парикмахерская. У них у всех стеклянные витрины.

– Странно.

– Нет, не странно. Представь себе лето, солнечные лучи. Вот залетит такой солнечный луч в магазин, упадёт на колбасу и подтопит её. Или на пельмени, или на рыбу... Если замороженная рыба встретит июльское солнце, ей никакой холодильник не поможет.

– Точно! Ты молодец. Я вспоминаю – и правда, в советских гастрономах запах был такой специфический. И летом он, кажется, усиливался. Сейчас такой запах редко встретишь.

Репутация специалистов была частично восстановлена.

– Так всё-таки что же не так с этими специалистами? – вопросил Андрей вслух, а про себя подумал: «3:2».

– Чёрт его знает. Вроде бы все условия для личностного роста создаются: профильные классы в школах, вузы разные, дистанционное обучение, в интернете всякой информации навалом, каждый может заняться своим делом по душе. Но не чувствуется совсем, что мы живём в эпоху специалистов. Иногда, правда, бывает, забредёшь к специалисту – как мы сейчас гуляем по бульвару Специалистов – и получишь его высококвалифицированную помощь: зубной врач, программист, сантехник, продавец-консультант, девушка из банка... Иногда даже среди педагогов встречаются настоящие профессионалы. Но это всё исключения, скорее. Не живём мы в обществе специалистов. Да и в советское время не жили.

Алексей пнул два раза разбитую плиту, а потом испуганно оглянулся по сторонам.

– Времени мало ещё прошло, – осторожно сказал Андрей.

– В смысле?

– После... после... ну этого... После развала Советского Союза.

– 25 лет это по-твоему мало?

– Ну это где-то половина или треть жизни современного человека. Не так уж и много.

– Средний работник за эти 25 лет... 300 раз получал зарплату. Зарплату за свой труд. Тебе кажется, что 300 раз это маловато намёков работнику, что пора бы взяться за ум?! Если угодно, человек за 25 лет мог бы получить 5 высших образований. Например, заочно.

– В образовании, видимо, дело. Никак не получается завершить реформу образования.

– Да, я согласен. Во многом виновато образование. Я сам работаю в образовании, и давно работаю. И мне пальцев на руках не хватит, чтобы перечислить все критические проблемы. У нас на всех уровнях учащиеся делают вид, что учатся, а педагоги делают вид, что учат. У нас выборы в воскресенье? Надо, значит, в субботу занятия отменить. А лучше и в пятницу тоже. У нас десятые классы пишут мониторинг? Значит, всех других надо распустить по домам, чтобы они не мешали. Ах, у нас Радоница? Дети, не учитесь, идите на кладбище. Ах, у нашего директора есть муж, а муж занимается разведением хаски? Надо всем классам по очереди съездить на экскурсию на эту ферму, чтобы они пообщались с собачками! Ах, кое-какому доктору наук живая вода ударила в голову, и он сказал, что надо вести пропаганду ЗОЖ. Опять детей снимают с уроков на целый день. И так постоянно. Что характерно, и дети довольны, и учителя, и даже родители – хотя не все. Мир! Дружба! Жвачка! – вот что такое современное образование.

«Пусть будет 4:2», – подумал Андрей.

– Но образование это зеркало общества, это продолжение тех процессов, что происходят в большом, взрослом обществе, – продолжал выступать Алексей. – И не надо всё на него сваливать. Сваливать на образование все беды это то же, что сваливать все беды на медицину, психиатрию в частности. Может быть, это вы во всём виноваты? Может быть, это вы плохо следите за психическим здоровьем граждан? Может быть, это из-за вас столько наркоманов, алкоголиков, проституток, террористов, жуликов, убийц, педофилов и маньяков? Почему вы не занимаетесь профилактикой этих социальных болезней? Согласись, вопрос вполне резонный.

– Ну я даже не знаю, что тебе ответить...

– Ладно. Проехали. Без обид. Да и пять минут наши давно прошли. Вот как раз и киоск с мороженым.

– Банановое.

– Крем-брюле.

 

 

* * *

 

– Алексей Мартыныч!

Братья повернулись к источнику сигнала. Они увидели двух парней и двух девушек. Группка сидела на двух скамейках. Эти скамейки специально были повёрнуты друг к другу. Эти молодые люди или другие поставили сюда вторую скамейку – об этом история умалчивает. И девушки, и парни сидели не на самих скамейках, а на их спинках, ноги поставив на сиденья. Так, очевидно, было теплее.

Парней Алексей Мартынович узнал – они были из лицея. Девушки были незнакомы.

– Алексей Мартыныч, идите сюда!

– Я бы не пошёл, – тихо сказал Андрей. Но Алексей смелой, уверенной походкой пошёл к молодёжи.

Одна из девушек припрятала свою зажжённую сигарету, опустив правую руку за скамейку. Брат-психиатр заметил это и подумал, что зря она так сделала – теперь рукав её куртки сильно пропахнет, и потом девушке достанется от матери, если, конечно, та не в курсе, что её дочь курит. Андрею Мартыновичу эта ситуация была близка и понятна. Сам был таким.

– Здравствуйте, молодые люди, – сказал Алексей Мартынович.

Перед ним сидели Марат Гизатулин и Сергей Кривошеин – ученики из 10-А. Марат, который и позвал учителя присоединиться, открыл новую тему для обсуждения:

– Алексей Мартыныч, а вот правда, что женщины умнее мужчин?

– Не знаю. С чего ты взял?

В лицее Алексей Мартынович всегда своих учеников называл на «вы», за оградой он предпочитал называть их на «ты», потому что считал, что «вы» отталкивает.

– Вот Анжелка прочитала в интернете, что учёные выяснили, что женщины умнее мужчин.

– Это в какой стране?

– У нас, – тихо ответила Анжела, девушка с сигаретой. Она со своей подругой сидели тихо, как маленькие серые воробушки. Было видно, что их сильно смущает присутствие двух взрослых мужчин.

– Может быть, может быть. А впрочем я не знаю...

Алексей Мартынович поискал глазами помощи у брата, но тот не собирался вступать в разговор. Ему хотелось уйти.

– А я всегда думал, что мужчины умнее. Ведь все учёные были мужчинами: Ньютон, Дарвин, Менделеев, Архимед, Эйнштейн, Павлов, Коперник... Ну и другие. – Это вступил в разговор Сергей. Очевидно было, что он совсем не согласен с этой гипотезой.

– Алексей Мартыныч, ведь получается, что мужчины умнее женщин. Ведь так?

– Получается, что так, – отозвался учитель истории и философии.

Всё-таки он был гуманитарием, хотя и умным. Поэтому сразу даже и не заметил подвоха. «Гол в свои ворота», – подумал Андрей и сказал сухо, насколько возможно:

– Это давно известный науке факт: у мужчин разброс интеллекта значительно выше, чем у женщин. Больше гениев, но и больше дебилов. А в среднем... А в среднем я не знаю. Это, видимо, зависит от культуры.

– Знакомьтесь, это мой брат, Андрей Мартынович. Он врач-психиатр. Вот будете медкомиссию проходить, может быть, с ним ещё встретитесь...

Марат и Сергей на несколько секунд при этих словах втянули головы, будто испугались.

– А у нас какая культура? – спросил Марат.

– Ну это, как её?.. Русская, православная, – ответил другу Сергей.

– Алексей Мартыныч, а скажите что-нибудь умное, – попросил Марат.

Андрей Мартынович при этих словах слегка фыркнул. Но его брат как ни в чём не бывало сказал:

– В вашей ситуации самым умным будет знать, что пить вредно, особенно в юном возрасте. Что вы пили? Пиво? Вино?

– Водку они пили, – сказал брат-психиатр, – вон какой у них румянец.

– Алексей Мартыныч, а чем плохо водку пить, если скучно?

– С водкой ещё скучнее. Все твои другие чувства со временем притупятся. Уж поверь.

Алексей Мартынович повернулся, чтобы уйти, но Андрей Мартынович его удержал за рукав. Незадолго до этого его взор скользнул по лицу второй девушки, которая сидела ближе. Намётанный глаз врача-психиатра заметил сильное аффективное напряжение в лице. Девушка определённо была чем-то очень расстроена.

Андрей спросил хорошо поставленным голосом, голосом профессионального врача-психиатра, таким голосом, который одновременно и сочувствует, и призывает взять себя в руки, и в меру тёплый, и в меру холодный:

– Девушка, у вас какое-то горе случилось?

Губы у неё дрогнули. Секунд пять она крепилась, а потом её прорвало:

– У меня каблук сломался.

Девушка зарыдала и уткнулась лицом в плечо Анжелы. Марат и Сергей потупили глаза. Они были, конечно, уже в теме и сочувствовали своей подруге, но не знали чем ей помочь.

Братья посмотрели – действительно, у одного сапога девушки не было каблука. Алексей Мартынович очень хорошо понял состояние девушки. Даже у них в лицее, где учились более обеспеченные дети, для многих было проблемой не только купить новые сапоги, но и даже оплатить ремонт старых. Девушка придёт домой, мама увидит и сильно расстроится, будет ругаться. Потом они будут несколько дней дуться друг на друга. У девушки надолго упадёт самооценка – из-за того, что она живёт в такой бедной семье.

– Здесь сломала, на бульваре? – спросил Андрей Мартынович.

Девушка кивнула, а Марат повёл рукой вокруг и сказал:

– Ага, вон смотрите как всё раздолбали. Ну что за страна наша такая?!

Братья со значением посмотрели друг на друга.

Больше говорить было не о чем с молодёжью. Братья отошли.

– Я думаю, половина этих «специалистов», что делали бульвар, уже на том свете. Если не большая часть.

– Ага, слушают на своих магнитофонах Высоцкого.

– А то! «Здесь лапы у елей дрожат на весу. Здесь птицы щебечут трево-о-ожно...»

– «Рвусь из жил, из всех сухожилий...»

– Слушают и думают о том, какие они крутые и душевные перцы. А девочку обидели.

 

 

* * *

 

Братья подходили к концу бульвара. Там в конце белел ещё один, последний киоск «Мороженое».

– Хорошо, что мы к ним подошли, – сказал Андрей, – я-то думал, что они шпана, гопники.

– Про девушек я не знаю, а парни вроде бы из вполне благополучных семей. Да и при том... Знаешь, как многим детям не хватает хорошего, живого общения: про жизнь поговорить, про людей, про разум. Нашим лицеистам ещё повезло, что у них есть я, что на уроках философии они учатся думать, говорить. Это тебе не какой-то урок литературы. Многим детям даже не с кем поговорить о жизни. Я это тебе точно говорю, как знающий учитель. Им не с кем поделиться своими сомнениями о жизни. Разве что с другом поговорить, ну а друзья это же сверстники, они не больше понимают в жизни. Вот ты, наверное, думал, что юношей и девушек интересуют вопросы про секс, про наркотики и всё такое. А вот видишь – их интересует, кто же умнее, мужчины или женщины?

– Ну не такой уж это замысловатый вопрос.

– Вопрос незамысловатый, но ответить на него сложно.

– Я не знаю... Если тебе так интересно, поищи в интернете. Наверняка учёные проводили подобные исследования.

– Ну и где же твоя теория? Тебя же учили много лет на психиатра, а ты даже на такой простой вопрос ответить не можешь?

– Просто разные точки зрения есть...

– Ну и что, что разные точки зрения есть. Теперь что, на этот вопрос не будем отвечать?

– В смысле?

– Ну вот ты мне скажи прямо, здесь и сейчас: кто умнее, мужчины или женщины?

Андрей Мартынович задумался. Он вспоминал про исследования на этот счёт. Что-то смутное было в голове, никакой конкретики. Чтобы немного выиграть время, он уточнил:

– Это касается вообще людей или только русских?

– Только русских и только в данный момент времени.

– Ну не знаю. Пусть будет, что одинаково.

– То есть тютелька в тютельку?

– Пусть будет, что тютелька в тютельку.

– С точностью до тысячных – тоже будет тютелька в тютельку?

– Ладно... Я думаю, что... Я думаю, что женщины умнее мужчин.

– Почему ты так думаешь?

– А тебе разве не достаточно того, что я высказал своё мнение?

– Я же тебе говорил, обобщающую истину находить весело и приятно в компании.

– Ладно... Я просто сопоставил в уме наблюдения. Конечно, среди мужчин много выдающихся личностей, но ещё больше алкашей, наркоманов и просто маргиналов. Женщины тоже разные бывают, но в целом им больше присуща ответственность. Они следят за собой. Им надо заботиться о детях, как-то выкручиваться... Видимо, ответственность их делает более умными. Вот приходим в банк, а там все женщины, только парень охранник. Ну ещё управляющий, может быть. А где мужики, спрашивается? А мужики водят машины, снимают стружку, работают в полиции. Я думаю, что работа операционистом в банке всё же лучше развивает интеллект, чем вождение машины, не говоря уже про стружку. В офис какой-нибудь приходишь – там бухгалтера женщины, кадровики женщины. И зарабатывают они неплохо, надо сказать. А парней зато много в колл-центре, там, где платят мало. В школах и поликлиниках больше женщин работает, хотя платят сейчас хорошо. В больницах, наверное, пятьдесят на пятьдесят. В вузах женщин больше... Но есть, конечно, ещё программисты, инженеры. Там больше мужчин... Ещё одно обстоятельство это то, что у женщин обычно лучше развит слуховой анализатор, они болтливее. Мужчин это раздражает, но болтать это лучше, чем в телевизор пялиться. Болтовня это кое-какая логика, а телевизор это тупое созерцание... Не знаю, как было в советское время, а сейчас явно женщины умнее мужчин. Их даже среди руководителей становится всё больше и больше. – Выдавил последний аргумент Андрей и спросил в свою очередь. – Давай, я угощу тебя мороженым, это за то, что ты мне столько раз его покупал.

– Ну давай. Персиковое.

– Два персиковых, пожалуйста...

Братья развернулись и пошли в обратную сторону.

– Ну а ты что думаешь? Кто умнее, мужчины или женщины?

– Женщины. Сейчас умнее женщины.

– По-че-му? – как бы в тон брату спросил Андрей.

– Я это просто вижу как учитель... Девочки раньше созревают, и они забивают интеллектом мальчиков. У мальчиков формируется заниженная самооценка, после этого у них формируется что-то вроде групповой психологической защиты: мы как мужчины другим типа берём. Мы якобы сильнее, предприимчивее, в технике разбираемся и так далее. А всякая заумь книжная – это удел девочек. Ладно бы это в школе было. Сейчас на каждом углу стоит мужикастый мужик – дурак дураком. Считает себя крутым, потому что он водитель. У него есть машина, а у его отца не было – вот и всё простое мужицкое счастье. Я, конечно, утрирую, но в среднем это именно так. Я в этих мужиках вижу педагогически запущенных мальчиков. Педагогически запущенных таких вот мужичков я наблюдаю часто, в женщинах эту педагогическую запущенность я вижу реже. Вот отсюда я и делаю вывод, что в среднем женщины умнее. Просто мужикастых мужиков слишком много вокруг.

– Похоже на правду. А почему так? Мода что ли?

– Нет, не мода.

– А что?

– Совместная система обучения. Мальчики и девочки сейчас учатся вместе. Когда они учились раздельно в советское время, таких проблем было гораздо меньше. Потом отменили мужские и женские школы в 1954 году, и стало хуже. Теперь школы стали плодить мужиков мужикастых, но мало на что годных.

– А почему отменили?

– Из экономических соображений, я так полагаю. Посчитали это роскошью – иметь отдельно школу для мальчиков, отдельно школу для девочек.

– Мне это тоже роскошью кажется.

– Ну так это проблема вообще пустяковая. Не надо школ отдельных. Но пусть будет на параллели два-три класса для мальчиков, два-три для девочек. Они даже по одному образовательному стандарту могут учиться, но образовательные программы пусть будут разными.

– А почему про это никто не думает?

– А некому думать. Превосходящее большинство учёных-педагогов и крупных чиновников давно уже выродилось в ГСМ.

– В ГСМ?

– Ну да, в генераторы случайных мыслей. Они же наверху все крутые чудо-специалисты, ты к ним не лезь не в свой огород. А на деле эти чудо-специалисты своим бизнесом занимаются: кто-то на диссертациях зарабатывает, кто-то на учебниках, кто-то на грантах, кто-то просто в качестве свадебного генерала.

– В смысле?

– Ездит по городам. Там выступит на конференции – свою копеечку заработает, там на семинаре, там на экспертизе какого-нибудь социально важного проекта. Кто-то просто числится консультантом в разных организациях. Кто-то типа преподаватель. Прочтёт 8 часов, а ему напишут 32 – якобы он перед четырьмя группами выступал последовательно, а не сразу перед всеми. Наш начальник департамента образования, я слышал, пишет речи губернатору, так и стал начальником. Крутятся, одним словом, человеки.

– Люди.

– Люди... Эти человеки на людей плюют. Это когда наркоманы их квартиру обнесут или дочку изнасилуют – тогда они, конечно, сразу же визжат: как это ужасно, какие мерзкие люди вокруг. Сами же воспитали их такими. Сидят в своих огородах, с соседями заискивают, всех других быдлом считают – вот такие они чудо-специалисты.

 

 

* * *

 

– Алексей Мартыныч!

Молодёжь всё ещё сидела на своих местах.

– Что, Марат?

– Ну скажите всё-таки что-нибудь очень умное. Мы вот с Серёгой девчонкам только что рассказывали, какой вы умный...

– М-м-м...

У подвыпивших молодых людей явно сегодня хорошо получалось ставить своего учителя в тупик сложными вопросами. Не то, чтобы Алексей Мартынович ударился в панику, нет, он был просто в замешательстве. Другой бы на его месте стал уточнять: «Из какой области ты хочешь узнать что-то умное? Может быть, у тебя какой-то конкретный вопрос?..»

Алексей Мартынович чётко осознавал, что вопрос и так конкретный. Его просят рассказать что-то такое, что он сам считает очень умным. И что тут скажешь? Про дедукцию и индукцию? Про социальную философию Адорно? Про ценность категорического императива? Можно было бы сказать про устройство общества: что есть духовная сфера, социальная сфера, политическая сфера... Но это не то, это даже не знание...

Можно было бы ещё раз сказать про ценность разума. Но парни уже сто раз слышали про это от него же самого, а девушкам придётся объяснять довольно долго. Не скажешь же просто, что быть умным это хорошо. А то они не знали до этого!

Молчание слишком затянулось. Надо что-то сказать. Надо начать рассуждать. И идти от наглядного к общему, как недавно он учил Андрея. Алексей начал говорить. Слегка упавшим голосом, без особенной надежды на успех:

– Вот мы где сейчас находимся?

– На бульваре.

– А бульвар как называется?

– Бульвар Специалистов.

– А почему он так называется?

– Ну просто тот, кто придумывал название, решил показать, как это важно – быть специалистом.

– А почему он так решил?

– А вы что, разве не согласны?

– Никогда не отвечай вопросом на вопрос, это плохая привычка, и она разрушает процесс общения.

– Ну я не знаю...

– Специалисты делают нашу жизнь лучше, – встрял Кривошеин. Его развезло, но он держался.

– А жизнь делает наших специалистов лучше? – тоже решил вмешаться Андрей Мартынович.

«Ура! – подумал Алексей Мартынович, – глядишь, мы сократическим методом сами выведаем у юнцов ответ на их вопрос». Андрей же Мартынович подумал: «Ну всё, теперь точно ничья. Я молодец».

Воцарилось молчание. Первой его нарушила Анжела:

– А зачем специалистов делать лучше? Пусть остаются сами собой. Я лично считаю, что всегда надо оставаться самой собой.

– Боюсь, человек сам по себе это лишь невменяемый кусок мяса. Или даже нет – человек сам по себе это лишь молекула ДНК, программа человеческого индивида.

– А я не ощущаю себя программой. Я сама по себе.

– Если бы вы выросли в Австралии, то говорили бы по-английски и были совсем другим человеком, потому что культура и всё такое. Если бы вас в индийских джунглях воспитали волки, вы бы даже разговаривать не умели и думать по-человечьи.

Анжела опять открыла рот, чтобы продолжить отстаивать своё убеждение в том, что она имеет права быть сама собой и находиться в своей зоне комфорта столько, сколько сочтёт нужным. Но её перебила другая девушка, с неизвестным именем, но сломанным каблуком:

– Мой папа раньше работал на складе. Потом на него полка рухнула, и сейчас он инвалид. Если бы этих специалистов улучшали, которые там работают, этого могло бы не случиться. Мой папа тоже виноват, конечно, но не он один.

– А я считаю, – заговорил опять Марат, – что школы должны хорошо учить, вузы должны хорошо учить, а дальше пусть сам специалист: хочет – улучшается, хочет – таким же остаётся. Всё равно никого не заставишь быть лучше.

Тут Алексею Мартыновичу полегчало. Что-то ему это всё сильно напоминало. Конечно, плиты!

– Плиты... Вот видите, бульвар покрыт этими плитами. Они как живые! На самом деле, это не плиты, а люди. У них общее происхождение, но судьба немного разная. Кому-то цемента не доложили – плита рассыпалась. Кому-то вместо щебёнки гальку подсунули – они тоже рассыпались. По кому-то много ходили, по кому-то меньше. Кто-то больше на солнышке лежал, кому-то тенёк достался. И что характерно – каждая плита занимает своё место. Каждой уготована собственная шестиугольная лунка. Если две плиты достать, то их можно поменять местами. Это и есть специалисты. Вам так не кажется?

Шесть пар глаз стали изучать бульвар с новой точки зрения.

Алексей Мартынович воодушевился, в его душе зародилась благородная надежда: «Вот сейчас мы откроем истину, и эта истина будет очень важной. Как хорошо было бы, если вся страна поняла эту истину. Тогда мы все бы стали жить лучше».

– Я знаю, в чём дело, – начал Андрей. – Этим плитам не сделали заместителей. Вот были бы заместители, сломалась бы плита – её бы заменили, и все были бы довольны. Это как с безработными: сломался твой специалист, ты пошёл на биржу труда и взял себе нового, целого.

– А почему у плит шесть граней? – задал вопрос Сергей. – Какой в этом смысл?

– Вообще-то у них восемь граней, ты верхние и нижние не посчитал.

– Я имел в виду боковые. Почему их шесть? Не четыре, не пять, не семь?

– Красиво.

– Может быть, в этом какой-то символ?

– Что-то вроде того, что у человека тоже шесть боковых граней? Это какие-то важные качества? Может быть.

– А что это за качества?

– Доброта.

– Ум.

– Честность.

– Темперамент.

– А при чём здесь темперамент?

– Ну нам говорили в школе...

– Темперамент здесь ни при чём.

– Тогда способности.

– Здоровье.

– Ответственность.

– Зона комфорта, – это, конечно, вставила свои пять копеек Анжела.

– При чём здесь зона комфорта?

– Это важно – быть в своей зоне комфорта. А ещё важно быть самой собой.

– Эмпатия!

– Что эмпатия?

– Есть такое слово.

– Трезвость, – добавил пьяненький Марат, – у нас в России быть трезвым это уже достижение.

– Менделеев! – вдруг громко воскликнул Сергей.

– Что Менделеев?

– Это он во всём виноват, он водку придумал.

Братьям разговор вдруг стал в тягость. Андрей взял брата под руку. Алексей же стал сопротивляться:

– Подожди, мы ещё не закончили с плитами. Сейчас мы узнаем удивительную истину.

– Это тебе сама истина обещала? Ну тогда оставайся, а я пошёл.

– Ладно, извините, ребята. Видите, что-то мой брат сердится.

 

 

* * *

 

– Почему ты не захотел моделировать специалистов на плитах. Мне кажется, это была превосходная идея. Просто чудесная.

– Пять минут прошло, – мрачно сказал брат-психиатр.

– И то правда.

– О чём будем дальше говорить?

– Давай... А нет, нельзя, надо от наглядного идти.

– Будем мороженое покупать?

– Я уже не хочу.

– Я тоже.

– Давай тогда просто о нём поговорим, о мороженом. Тебе что в нём нравится?

– Вкус.

– И всё?

– Ну а что ещё?

– Может, смысл какой-нибудь? О детстве напоминает... Тебе нравится пробовать новые вкусы...

– Да нет, просто оно мне нравится своим вкусом, и всё. Ну и летом можно слегка охладиться мороженым. А так никакого большого смысла в нём я не вижу. Разве что ещё голод можно им утолить.

– Ты что, ешь мороженое как животное?

– Слушай, я не посмотрю, что ты мой брат и на 19 лет старше. За такие слова можно и по зубам схлопотать. Дворник ты или философ – значения не имеет. И вообще, философия это всего лишь страдание ума!

– Ты не понял, это такой специальный сократический вопрос. Чтобы найти истину, иногда надо пользоваться специальными приёмами.

– Ага, видел я только что твои приёмы в действии. Запудрил мозги детям своими плитами.

Дальше шли молча. Молчали около пяти минут.

– Я понял, в чём была моя ошибка, – наконец изрёк «Сократ». – Аналогия это не доказательство. Аналогия даже думать не помогает: в чём-то может подтолкнуть к истине, но слишком много мусора, слишком много случайных ассоциаций. Иногда можно на уроке что-то объяснить с помощью аналогии. Но вот поймут ли тебя дети, или же им будет казаться, что они поняли – это большой вопрос. Я как-то объяснял детям мысль о том, что история развивается по спирали, рисовал даже эту спираль, примеры приводил. А потом один мальчик, не самый глупый, сказал, что Пётр Первый двигался по спирали вверх, а бояре двигалась по спирали вниз. И я тогда почувствовал, что это моя вина. Другой бы учитель подумал, что мальчик просто туповат, но я разглядел свою вину. Поэтому вообще-то я аналогии применяю на уроках лишь в крайнем случае. Просто сегодня что-то сорвался...

Какое-то время они опять шли молча. Андрею Мартыновичу больше не хотелось подчиняться формату беседы и двигаться от наглядного к общему. И он чувствовал, что по очкам обходит уже брата. Поэтому он вернулся к старой теме, которая искренне его заинтересовала:

– Так что же всё-таки не так со специалистами?

– Может быть, надо вопрос поставить корректно?

– Пожалуйста. Почему мы не живём в обществе специалистов?

– Может быть, не хватает пропаганды?

Брат-психиатр засмеялся.

– Не хватает пропаганды? Да она на всех углах. С любого экрана, из любого рта. Скоро вон из клюва синиц будет... Что ни сериал или фильм какой, так там обязательно чудо-специалисты. Они преступления раскрывают на раз-два. Если герой наоборот преступник, тогда он прекрасный психолог, очень хитрый, очень смекалистый, сильный, выносливый и так далее. Если таксист, то это и супергонщик, и чудо-инженер, который может из своего серийного автомобиля сделать гоночный аппарат любой сложности. У этого такси и колёса поменяются по нажатию кнопки, и крылья вылезут... В новостях показывают успешных специалистов... Учителя в школе и преподаватели в вузах, чтобы замотивировать студентов на учёбу, постоянно твердят про ценность специалистов.

– Ну да. Ты прав, пожалуй. Нас с конца восьмидесятых гипнотизировали тем, как хорошо быть специалистом. Якобы у нас в советской стране нет специалистов, потому что всё общее, а значит ничьё. А вот за границей, там у всех огороды, и в каждом огороде есть хозяин, и он классный специалист, потому что хозяин. Поэтому там так хорошо живут. Но прошло время, а специалистов не стало больше в нашей стране.

– И что, вас прямо-таки «гипнотизировали»?

– Ты будешь смеяться, но да. Нас гипнотизировали в основном в переносном смысле, но и не без прямого...

– Как так?

– Были Кашпировский, Чумак, ещё кто-то... Они, я теперь так думаю, вот для этого-то нас и гипнотизировали, чтобы мы прониклись ценностью огородничества.

– И что, они прямо так с экрана вещали вам: «Надо быть специалистами»?

– Нет, это было через подсознание.

– Ерунда это всё, я тебе как психиатр говорю. Ты мне вот что скажи: почему это ты всё про огороды говоришь? Какой в этом смысл?

– Огород это ограждённая территория – по происхождению слова. Это раз. Второе это то, что на территории огорода ты из года в год выращиваешь определённые культуры. Другими словами, всякие разные печенюшки добываешь на территории своего огорода. Это два.

– Опять аналогия?

– Нет, это почти не аналогия. Считай, что это строгое понятие. Огород это кусочек жизненного пространства, который человек смог занять и на котором некоторое время смог удержаться. Вот есть слово «феодализм», как оно возникло?

– Не знаю.

– А об этом в учебнике написано. Это от «феод» – большой такой огород. А «капитализм»?

– От «капитал».

– Правильно. А что такое капитал?

– Это что-то такое, что можно... чем можно вертеть, чтобы деньги заработать или приумножить свой капитал.

– Молодец, хорошо излагаешь. Только вот получается, что капитал это тоже суть огород.

– А почему ты не говоришь «капитал» и «капитализм», а говоришь «огород» и «огородничество»?

– Для ясности. Капитал и капитализм это экономические понятия. А «огород» и «огородничество» это больше относится к поведению людей, к их жизненным стратегиям. В советские времена капитализма не было, но огородничество процветало.

– Как так?

– Ну вот повезло тебе, скажем, и выиграл ты по облигации крупную сумму. В наше время ты можешь на эти деньги купить машину, чтобы таксовать, парикмахерскую свою открыть или киоск «Мороженое». В советское время это было нельзя, потому что социализм и средства производства только общие. Кто-то в советское время покупал машины для личного пользования, кто-то частные дома, кто-то дачи. Но, заметь, кто-то был хитрее, разумнее, он эти деньги вкладывал.

– Во что?

– В социальные связи, в социальный капитал. Этому подарочек сделает, другому, третьему... Короче говоря, теми или иными способами обзаводился друзьями. Я совсем не хочу сказать, что дружбу можно было только купить. Совсем нет. Источником дружбы была как раз в основном дружба. Я просто начал с денег, чтобы было понятно, куда можно было вложиться.

– Ну дружба дружбой, а при чём тут огороды?

– А при том. Вот придёт бабушка на бульвар с ножичком. Потыкает в плиты, решит, что они плохие, пойдёт жаловаться. В одно место пожалуется, там обещают разобраться. Разберутся, скажут, что всё сделано по стандарту, ответственно, хорошо, настоящими специалистами. В другое место бабушка пойдёт. Там тоже станут разбираться, и окажется, что у них тоже нет претензий к специалистам. Пока бабушка ходит и жалуется, специалисты уже премии получат и медальки. И ей будет совсем тяжело доказать, что чёрное это не белое. А всё почему?

– Почему?

– Потому, что все эти люди, на которых бабушка жалуется и которым она жалуется, привыкли вместе время проводить. Шашлычки, водочка, приятное общение, душевная музыка. Сидят они у кого-нибудь на даче и души друг в друге не чают...

– Как-то это всё сложно выходит... Стратегии, огородничество... Люди не такие умные, как кажутся.

– Тут не надо быть умным. Это поведение в наших инстинктах заложено: мы делим людей на хороших и плохих, хорошим делаем хорошо, плохим делаем плохо. Ты же сам мне про эти инстинкты объяснял, забыл что ли? Кто такой хороший человек? Тот, кто делает мне хорошо. Кто такой плохой человек? Тот, кто делает мне плохо.

– Звучит слишком цинично, а значит, это не так. Вот бабушка кормит голубей, она хороший человек, но нам с тобой ничего хорошего не сделала. Или ты не согласен?

– С точки зрения голубей – очень хороший человек. С точки зрения дворника – не очень.

– Ну а с твоей?

– Это не хорошо, не плохо. Если все жители Китежа в следующие пять лет будут добрыми по твоей формуле и станут половины своей зарплаты тратить на пшено и хлеб, чтобы покормить голубей, через пять лет тут будет тьма тьмущая птиц. Я даже не говорю, что они будут распространять опасные болезни. Орто...

– Орнитоз.

– Орнитоз. Я не говорю даже про то, что они мне пальто загадят, и его придётся выбросить. Дело в том, что они так размножатся, что им еды всё равно не будет хватать. И вся эта огромная туча птиц всё равно будет жить впроголодь. Ну и потом, когда грянет очередной экономический кризис, когда жители перестанут покупать пшено и хлеб, вся эта масса погибнет в муках голода. Останется их столько же, сколько сейчас.

– Ну не знаю.

– И я не говорю про то, что с точки зрения внука этой бабушки она тоже может действовать плохо, потому что эти деньги могла бы потратить на него, а не на птиц... Когда я был маленьким, к нам часто приезжал в гости дядя Миша – ты его не застал. Он работал на шахте и много получал. На детские игрушки он денег не жалел. Ах, какие он мне игрушки дарил! Таких ни у кого не было. Чего стоит только конструктор «Юный оптик» или настоящая ракета, которая работала на воде и сжатом воздухе! На меня эти игрушки оказали огромное влияние. А потом он пырнул кого-то ножичком во время пьяной драки, и жизнь, можно сказать, его закончилась. И – что характерно – он сразу же перестал быть для меня кумиром, он сразу стал плохим человеком. Потому что хорошие люди за ножик не хватаются, так я тогда думал.

– Вот видишь, ты сам себе противоречишь. Тебя же дядя ножом не пырнул, он даже не угрожал. А зарезал какого-то алкаша в другом городе. И ты всё равно стал считать его плохим.

– Маленький просто я был. Не понимал жизнь. Видимо, я подумал, что раз дядя кого-то зарезал, то он может прийти и меня зарезать тоже.

– Как такое может быть? Сегодня подарки, игрушки. А завтра ножичек?

– Вообще-то тут больше было влияния родителей. Они – видимо, в силу своей советской закалки – сразу сочли поступок дяди очень плохим, не стали его оправдывать. Я и перенял это их отношение.

– Получается, что тут на первом месте было общественное мнение, а на втором уже – «хорошо» и «плохо».

– Да, ты прав. Но общественное мнение это никакая не самобытная инстанция. Оно складывается из индивидуальных отношений. Просто отдельные личности усиливают это общественное мнение или ослабляют его. Я, пусть был и маленький, тоже силился понять поступок дяди. Своим детским умом я мог бы его оправдать и поддержать, но я осудил.

– И погубил.

– В смысле?

– Если бы ты его хотя бы поддержал, он бы не разочаровался в себе, потом смог бы вернуться к полноценной жизни. А когда тебя все вокруг порицают, даже любимый племянник, тогда жить невмоготу.

– И как бы я его смог поддержать?

– Письмо ему написать. В нём рассказать о том, как ты его любишь.

– Ага, и как я активно презираю того человека, которого он зарезал. Как мне плевать на судьбу его жены, его детей, его племянников...

– Всё равно это цинично звучит – хороший человек это, значит, хороший для меня.

– Я согласен, что звучит цинично, но такова жизнь. Таков наш биологический фундамент. Только разум поможет нам приподняться над этим фундаментом... Вот другой пример. У меня соседка живёт в подъезде. Она как-то ремонт затеяла, и её рабочие чуть подъезд не разнесли. Я и ещё одна соседка сделали замечание. И что дальше? Теперь она на меня уже два года дуется, через губу разговаривает. Почему? Потому что я плохой человек. Я сделал ей замечание, я заставил почувствовать себя неловко – вот теперь я чуть ли не враг. Если бы она раскинула мозгами, то поняла бы, что я для неё скорее благо сделал. Ибо если бы она разнесла подъезд, тогда на такие деньги бы попала... Но она разумом не может подняться над биологическим фундаментом и как последняя дура продолжает дуться.

«Пожалуй, снова ничья. Он хорошо выступил», – подумал Андрей. А вслух сказал:

– Так и что там с этой бабушкой, которая с ножичком?

– И ничего. Она ничего не добилась. А эти друзья-огородники друг другу кажутся белыми и пушистыми. А бабушку они считают дрянью, параноиком, слабоумной, сукой, сутяжницей, гадиной, «совком», быдлом, злючкой, отбросом, плесенью, шизофреничкой, психопаткой, тварью и так далее. Вслух они этого не говорят. Лишь иногда выражением лица покажут своему другу, своему «человеку» истинное отношение к людям.

 

 

* * *

 

– И ещё я вспоминаю, как в последние годы Советского Союза несколько раз по телевизору встречал мысль о том, что почему дескать люди так плохо работают на колхозных и совхозных полях, но зато как хорошо они работают на своих шести сотках на даче? Конечно же! Он у себя в своём огороде собственник и поэтому так облизывает каждый стебелёк, знаком с каждым клубнем, чувствует потребность каждой ягодки в навозе. Сейчас-то я старше стал и понимаю, что на шести гектарах эти огородники бы не стали облизывать каждый стебелёк.

– Ты что, и с этим тоже не согласен?

– Конечно нет. Когда ты единолично управляешься со своей фермой, это одно. Когда ты нанимаешь работников, это уже совсем другое. Работники работают по найму. И им нет большой разницы: твоё ли это предприятие или государственное. Они работают так, как заставляют условия труда. Когда батраков у тебя работает мало, тогда ты можешь наблюдать за ними за всеми и организовывать их труд оптимальным способом. Но когда ты олигарх и под тобой работают многие тысячи батраков, ты не можешь их всех контролировать. У тебя есть замы, у тех свои замы, и так далее. И все они работают по найму. И все они не собственники. Они работают хорошо, если их труд хорошо организован, виден вклад каждого. Они работаю плохо, если за ними не следят, а зарплату они получают фиксированную, без увязки на результат.

– И что получается?

– Получается, что у советского общества даже преимущество было в этом плане. Если ты плохо начал работать, к тебе могли прийти товарищи – из комсомола, из партии, из профсоюзной организации – и вразумить тебя. Понимаешь, вразумить! И многие так исправлялись. Сегодня такое невозможно. Потому что все специалисты, и к ним не суйся.

– Так что же всё-таки получается? Я никак не могу обобщить.

– Получается, что не надо путать мягкое с тёплым. Специалист это тот, кто хорошо работает, а не тот, к которому не надо соваться. Это разные вещи...

У брата-психиатра зазвонил телефон. Он извинился и отошёл немного в сторону.

– Вы хотите познакомиться с Богом?

– Ах, чёрт! – не удержался и выругался Алексей Мартынович.

К нему сзади неслышно подошли две женщины лет по 45 – 50. Алексей Мартынович, испугавшись сначала внезапного вторжения в его «зону комфорта», дополнительно испугался, когда вспомнил, что на этом же самом месте их сегодня застукали две бдительные бабушки. «Заколдованное место», – подумал он.

– Вы хотите познакомиться с Богом? – повторила вопрос вторая женщина.

– Хотелось бы. Только вот с каким?

– Бог один.

– То есть вы представляете монотеистическую религию?

Женщины не нашли, что ответить. Зато они спросили:

– Как вы думаете, Бог думает о вас?

– Нет.

– Почему вы так думаете?

– А зачем ему думать? Думают, когда хотят в чём-то разобраться, а он всемогущий, и так всё знает.

– Напрасно вы так думаете. Бог думает о вас, потому что он любит вас.

– А зачем он тогда нас обманывает?

– Бог никого не обманывает, вы ошибаетесь.

– Отнюдь. Сначала он через своих людей заставляет нас думать, что мир сотворён несколько тысячелетий назад, а потом разбрасывает кости динозавров, делает землю слоёной – чтобы доказать, что мир был сотворён миллионы или миллиарды лет назад.

– У Господа свои пути, чтобы доказать свою любовь. Нам их не понять. Надо просто почувствовать его любовь.

– А вы когда почувствовали любовь Господа?

– Я в десять лет.

– А я всегда её чувствовала, только не понимала, что это любовь Господа.

– Ага, то есть всё-таки любовь надо понять...

У одной женщины лицо приняло выражение сострадания, другая просто задумалась. Тут вернулся младший брат. Он поздоровался с обеими женщинами, после чего взгляд его остановился на одной из них:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, Андрей Мартынович.

Женщина потупила свои очи. Это была пациентка Андрея Мартыновича, при нём она два раза лежала у них в отделении. Сам он не помнил, как зовут женщину, потому что прошло больше года с момента последнего визита. Зато она, очевидно, хорошо его помнила.

– Как вы себя чувствуете?

– Спасибо, хорошо.

– Работаете?

– Нет, на учёте как безработная.

– Брошюрки разносите? – Андрей Мартынович заметил довольно толстую стопочку брошюрок или буклетов в сумке женщины.

– Так, подрабатываю понемногу на свежем воздухе.

– Ну что же, всего хорошего.

– До свидания.

Женщины бодро пошли в ту сторону, откуда пришли братья.

– Что, пациентка?

– Это персональные данные, – полушутя ответил Андрей Мартынович.

– Я увидел этих женщин и вспомнил, знаешь что?

– Что?

– Вот все эти якобы чудо-специалисты на своих шести сотках никакие не чудо и вообще не специалисты. Специально для таких специалистов – в кавычках – выпускают лунные календари. Вот в такое-то время надо это садить, в такое-то это. Капусту надо солить на растущую луну... В удобрениях они не разбираются, навоза кладут слишком много, в других агрономических тонкостях тоже не разбираются. Они друг с другом обмениваются опытом, но этот опыт гроша ломаного не стоит без научной, целостной картины. Кому-то повезёт, и он дельный совет услышит, кому-то не повезёт – и весь урожай погибнет. Заметь, они лет по пятьдесят занимаются своими садово-дачными делами, а толку-то мало с этого.

– Ну да. Это всё равно, что 100 лет говорить на русском и не научиться, потому что все вокруг говорят с ошибками.

– А потом ещё других учат, что надо говорить «шланга» и «ложить», потому что в их деревне все так говорят.

Пауза.

– Вот, кстати, если вы все такие либералы и свято верите в то, что огородник в своём огороде очень быстро становится специалистом, что же это сам огородник не даёт свободу своим овощам? Это же тоже концепция – пусть овощи растут так, как им хочется. Они же специалисты по собственному росту. Хочет расти картошка – пусть она растёт. Хочет расти лук – пусть растёт там, где ему заблагорассудится.

– Знаешь, чем это кончается?

– Чем?

– Весь огород зарастает сорняками.

 

 

* * *

 

– Я вот что подумал, – начал брат-философ. – Помнишь, в средние века в университетах было по четыре факультета: свободных искусств (а потом философии), медицинский, богословский и юридический.

– И что?

– Вот мы с тобой идём: философ и врач, нам не хватает богослова и юриста.

– Хочешь, догоним мою... знакомую.

– Не надо. Да и вряд ли она с нами пойдёт.

– А юриста... вон будка с полицейским. Зайдём? Позовём?

– Не надо. Чувствую, не он с нами пойдёт, а мы с ним.

– Ну и ладно. И не надо. Всё равно нам идти мало осталось. Хотя, если хочешь, ещё кружочек сделаем?

Алексей Мартынович подумал.

– Что-то больше не хочется. Сколько уже?

– Полпятого.

– Полпятого?! Как же так? Мы вот пять минут поговорили, там пять минут... – и уже два с половиной часа прошло? Быть не может. Сам посмотрю... Точно, четыре двадцать четыре, а мы ещё даже до конца не дошли.

– Может быть, всё же вернёмся? С того конца тоже можно уехать, кстати.

– Не хочу. Опять детей встретим...

– Ну и что? Скажем им что-нибудь умное.

– Ну что, что мы им умного скажем?

– Например, чтобы они прокачивали дружбизм – им это очень пригодится для жизни и карьеры в нашем обществе.

– Ха! Сразу видно, что ты в школе не работал. Дети только этим и занимаются с утра до вечера, что прокачивают свой дружбизм. Уж в этом они большие профи – как надо дружить, а как не надо. Это же перманентный дурдом... Извини, я в переносном смысле.

– Ничего. Получается, нам нечего им сказать?

– Получается, что так. Разум это вообще штука сложная по своему определению. Это такая вещь, которой нельзя обучиться сразу. Вот сказал что-то – и сразу сделал человека разумнее. Разум с опытом приходит. Пусть они сами думают, в конце концов. Почему мы должны им всё разжёвывать?

– Ладно. Мне вот ещё что непонятно – та самая бабушка с ножичком, которая ковыряет эти плиты. У нас же есть всякие проверяющие инстанции, «надзоры» разные. Почему бы это им не поручить?

– А кто будет сторожить сторожей?

– Всё, вопрос снят.

– Контролировать должен широкий круг лиц: и специальные проверяющие, и журналисты, и общественные организации, и простые граждане. Только в этом случае огородники не будут собираться в кучки и отгораживаться от людей.

– Не хотел бы я, чтобы ко мне каждый час врывались в мою жизнь и работу всякие странные личности. Учитывая мою специфику, это будет вдвойне тягостно.

– Согласен, неприятно. Помнишь, как нас бабки шуганули вон там? Только дело в том, что за тобой следят – но и ты имеешь право следить. На тебя жалуются – и ты тоже можешь жаловаться.

– Тебе легко говорить. Ты учитель. Максимум, на тебя нажалуются, что ты симпатизируешь коммунистам. А на меня нажалуются, будто я людей с ума свожу таблетками, инвалидами их делаю. А это конкретная статья, я под неё попасть не хочу. Когда ко мне попадают чьи-нибудь важные родственники, я очень осторожно обращаюсь с такими больными. Потому что на раз-два моя жизнь полетит под откос. И что я делаю? Я делюсь ответственностью с самим больным и его родственниками. Да, я делюсь: «А вы как думаете?.. А вам что кажется?.. Если возникнут какие-то неприятные симптомы, сразу мне звоните. Сразу! В любое время дня и ночи. Будем вместе решать проблему... Нам главное вместе держаться... Только так мы поможем... Технологии поддерживающей терапии... Бла-бла-бла...» А почему? Потому что я жить хочу, работать хочу. Я знаю, что этих блатных больных мы лечим хуже. Хуже, но зато осторожнее. Если меня уволят из больницы, мне некуда будет идти. Придётся переучиваться. А зачем? Чтобы потом опять нарваться на неприятности и опять пойти переучиваться? Моя жизнь мне дороже каких-то абстрактных принципов.

– Ты ещё добавь, что лечишь блатных больных не только плохо и осторожно, но ещё дорого.

– Ну да, ещё и дорого. Тебе-то что?

– Да нет, ничего. Я так.

– Я нормальный человек, а нормальному человеку хочется жить спокойно. Отработал, сходил в магазин, купил пива и зефирки, сидишь дома, пьёшь пиво, закусываешь зефиркой – и ничего никому не должен. Разбитые дороги, хамство некоторых продавцов или таксистов, наш автопром, всяких там магов и астрологов – всё это я как-нибудь перетерплю. Я хочу пить пиво и ни о чём постороннем НЕ ДУМАТЬ. И вообще... как нам говорил в медакадемии один профессор: вот было в советское время «дело врачей», но не было «дела инженеров» или «дела астрономов». «Дела философов» я тоже что-то не припомню. А почему? Потому что врач в своей деятельности рискует куда больше других. Он запросто может пасть под давлением обстоятельств. Как нас с тобой упрекнули в том, что мы весь бульвар раздолбали, так и врача могут обвинить в чём угодно – был бы малейший повод.

– Но ведь правда ещё и в том, что врачи – одно из самых закрытых сословий. Вы покрываете друг друга, у вас связи всё решают, простому человеку очень сложно поступить в ординатуру, но сыну какого-нибудь главврача это наоборот очень легко. Если кто-нибудь помрёт по вине врача, то его вину доказать будет очень сложно...

– Да, система защищается. Да, мы не хотим отвечать за свои случайные ошибки. А кто хочет? Наше сословие, как ты говоришь, маньяков у себя не держит, но если кто-то раз сорвался, то пожалуйста, не надо его мучить преследованиями.

– А сломанный каблук?

– Что сломанный каблук?

– Ты его тоже перетерпишь?

– Это просто не моё дело. Сама виновата, надо было ходить осторожнее. В конце концов, и на совершенно ровной поверхности можно каблук сломать. Не надо с людьми постоянно нянчиться как с маленькими детьми, они от этого в качествах теряют. Ты же сам говорил, что советского человека испортила истина. Слишком много её было в газетах, журналах, научно-популярных книгах. От этого у него критичность снизилась, от этого он думать разучился. Кому в перестройку американцы все мозги обосрали? Россиянину что ли? Нет, советскому человеку. Потому что не всему же надо верить, как сказал профессор Стравинский.

– Не заводись, пожалуйста. Вот ты сейчас какую именно истину мне доказываешь?

– Что не надо над людьми эксперименты проводить. Хватит уже. Весь мир живёт по общим правилам, зачем нам что-то своё придумывать? Ведь я же знаю, ты к этому клонишь...

– Это не истина, это цель.

– В смысле?

– Ты сказал, что не надо делать того-то, то есть не надо придерживаться какой-то цели. Но отрицание цели это тоже подпадает под категорию «цель». А я же просил тебя сказать, что же это за истина, которую ты с таким увлечением отстаиваешь. Если тебе не очень понятно – что же это за знание такое?

– Я не вижу разницы.

– Согласись, знание это одно, а хотелки – это совершенно другое.

Молчание.

– Не знаю я. Устал я. Давай уже разойдёмся.

Братья подошли к остановке, на которой встретились. Табло показывало 16:57.

– Умер Богдан Хмельницкий, родилась Софья Алексеевна, началась война между Швецией и Данией, – сказал старший брат.

– Что?

– Год был такой, 1657-й... Знаешь, мне ещё одна мысль пришла в голову: когда специалистов слишком много, это тоже плохо. Вот было бы мало журналистов, но они конкурировали бы, тогда бы носом землю рыли, становились бы со временем настоящими специалистами, потому что их бы читали, они бы хорошо зарабатывали, они бы старались... Планировать надо количество специалистов.

– Ладно, я понял. Ну что, с наступающим?

– С наступающим.

«Ничья, значит, – думал Андрей Мартынович. – Боевая ничья. Я хорошо держался». И потом ему ещё подумалось: «Хорошо, что я сегодня не на машине, а то пришлось бы брата подвезти».

«Люди не любят друг друга, – шептал сам себе Алексей Мартынович. – Люди не понимают друг друга. Люди не верят друг другу». И потом ему ещё подумалось: «Отсюда и проблемы все, всё это дерьмо вокруг. Какие плиты, такой и бульвар. Какой бульвар, такие и плиты. Доверяй, но проверяй. Если не будешь доверять, ты будешь злым, но если не будешь проверять, то будешь дураком».

 

© Алексей Карманов, 2016

Написано 01.01.2016. Последнее изменение 9.07.2019.