Что такое счастье?
– Ты помнишь, как начинается «Волоколамское шоссе»?
Игорь и Витя были большими друзьями. Они дружили уже много, очень много лет. По правде говоря, это люди весьма почтенные, убелённые сединами. У них есть отчества. Но они друг друга называют именно так: Игорем и Витей, а в этой истории больше не будет других людей. Поэтому будем называть их так, как они сами друг друга называют.
Итак, Витя в гостях у Игоря. Он получил вопрос, который заставил его немного задуматься.
– М-м-м... Этот главный герой, казах, Моу...
– Баурджан Момыш-Улы.
– Да. Он становится комбатом, его посылают в Казахстан, там формируется дивизия. Эту дивизию возглавляет Панфилов...
– Немного не так. Баурджана не посылали в Казахстан, он там работал в военкомате. А вообще книга начинается со знакомства. Баурджан знакомится с Беком, автором книги. Бек хочет написать книгу, но гордый казах не соглашается. Потом у них возникает договор: если Бек напишет неправду раз, ему одну руку отрубит сам Баурджан. Если Бек напишет неправду два, ему вторую руку отрубят.
– Точно! Как же я забыл про это! Мы же с тобой как-то обсуждали эту завязку. Баурджан был очень зол на писак – за то, что они «раскрутили», как сейчас говорят, незаслуженно одних панфиловцев, а других забыли. Когда ему дали Звезду?
– В 90-м, после смерти.
– Вот ведь... Сам Фидель Кастро назвал его своим любимым героем второй мировой. Но у наших генералов свой взгляд на жизнь, на человеческие заслуги.
– Речь сейчас не об этом. Я вот о чём хотел попросить тебя, Витя. Отруби мне руку.
Пауза.
– За что?! Ты что, кому-то наврал?
– Да нет... Сейчас не надо... Понимаешь, я хочу напоследок, перед смертью, узнать, что такое счастье.
– Что же это за счастье такое – жить без руки?
– Не так немного... Я хочу получить ответ на вопрос: «Что такое счастье?» Мне больше ничего не надо. Мы с тобой условимся, что я за две недели должен дать на этот вопрос ответ. Если этот ответ устроит меня и тебя, значит я ответил. Если нет – ты берёшь топор, я кладу руку на стол, ты мне её отрубаешь. Не бойся, она у меня тонкая теперь стала. Будет легко отрубить.
– Я не буду тебя калечить! И из-за чего? Из-за каких-то слов! Да ты открой любую энциклопедию – там полно разных слов. Мне внук показал свой телефон и говорит: «Дед, у меня тут книг в десять раз больше, чем вся твоя библиотека». А у меня, сам знаешь, тысяча с лишним книг.
– Нет. Слова разные бывают. Бывает, прочитаешь толстую книгу – а после неё лишь ветер в голове, все слова улетучились, ни одно не застряло. А, бывает, ты маленький, ещё в школу не ходишь, а зайдёт сосед за спичками, скажет что-нибудь – и на всю жизнь его фраза отложится в твоей душе.
– Ты хочешь кому-то что-то объяснить?
– Ничего я уже не хочу никому объяснять. Всю жизнь этим занимаюсь: объясняю, разъясняю. Мне самому хочется понять эту истину, одну простую истину, что же такое счастье.
– Справочник открой. Большую советскую энциклопедию...
– Открывал я, смотрел. Вот даже выписал определение... Подожди... «Счастье, понятие морального сознания, обозначающее такое состояние человека, которое соответствует наибольшей внутренней удовлетворённости условиями своего бытия, полноте и осмысленности жизни, осуществлению своего человеческого назначения. Счастье является чувственно-эмоциональной формой идеала».
– Ну, и что тебя тут не устраивает в этом определении?
– Я не понимаю, с какой стороны это определение можно намазать на бутерброд.
– А по-моему, тут всё предельно понятно. Удовлетворенность своим бытом это раз.
– Бытием.
– Полнота и... что?
– Осмысленность жизни.
– Полнота и осмысленность жизни это два. Предназначение это три.
– Человеческое назначение.
– Если хочешь быть счастливым, улучшай условия своего существования. Будь в центре жизни – чтобы было много разных впечатлений. Ну и человеческое назначение... Это... Это работа, семья, общественная жизнь... Что тут непонятного? Просто живи полной насыщенной жизнью.
– А я не знаю, что такое человеческое назначение. Я всю жизнь жил с убеждением, что человеческое назначение это жить ради других людей. Сейчас я так не думаю. Сейчас назначение – быть богатым, чтобы тебе завидовали. И от этого никуда не деться. Полнота жизни... А нужны ли они, эти впечатления? Какой прок от того, что ты увидишь на улицах Китежа, скажем, гей-парад? Какой прок с того, что тебя уволят с работы, а ты получишь новые и такие незабываемые впечатления? Зачем мне, в конце концов, бывать в разных точках планеты? Зачем мне, инженеру-электрику, видеть какую-нибудь соломенную хижину, которую сделал необразованный папуас? Да и взять тот же Собор Парижской Богоматери – красиво, да. Вот только наша электростанция мне кажется куда красивее. За свою внутреннюю красоту, инженерную мысль.
– Ну это ты просто как инженер говоришь...
– А как кто я должен говорить?
Игорь не дождался ответа и продолжил:
– Или вот так. Зачем мне нужно перешагивать через наркомана, валяющегося в подъезде? Зачем мне слушать лезгинку у себя над головой во втором часу ночи? Мне такая полнота жизни не нужна. Понимаешь? Не нужна!.. Когда я вижу, как награждают ветеранов, которые не воевали, учителей, которые не учили, врачей, которые не лечили, – мне такая полнота жизни тоже на..й не нужна. И что там было первым?.. Внутренняя удовлетворённость условиями своего бытия. Внутренняя – это я понимаю. Это то, что для себя, а не для других, не напоказ. Удовлетворённость, это я тоже понимаю. Хотел что-то, получил, испытал удовлетворённость. «Условия», «своего», «бытия» – я все эти слова понимаю. Вместе я эти пять слов не понимаю.
– А я понимаю. Вчера у тебя были плохие условия бытия, сегодня они стали лучше. В итоге счастье. Ну вот забрали твоего наркомана, его нет, вот тебе и счастье.
– И ты думаешь, что для меня это счастье?
– Имеется в виду, что когда ты всем доволен. Когда ты не перешагиваешь через наркомана, когда соседи не пляшут по ночам, когда награды находят достойных, когда пенсией доволен, когда у детей и внуков всё в порядке. Ну или...
– Или что?
– Или когда ты этого не замечаешь. Когда тебе нет дела до этих безобразий, что творятся.
– Витя, вот тут ты в точку попал. Я, кажется, даже стал лучше понимать современных людей. Они потому такие эгоисты, потому не замечают безобразий, что просто хотят быть счастливыми. И интуицией чувствуют – не надо думать о несовершенстве мира. Думай о себе, только тогда будет тебе счастье. Но я так не могу. И ты так не можешь, я знаю. Чтобы быть счастливым в этом бардаке, надо быть тупым или слепым. Или и тупым, и слепым, и глухим.
– Что ты хочешь сказать? Что капиталистическому счастью разум противен?
– Ну или что счастью противен капиталистический разум. Это одно и то же. Я на своём веку много людей повидал. Многие из них были счастливы: когда квартиру получили, когда сын родился, когда наши в футбол и хоккей выигрывали, когда Гагарин в космосе побывал. Но самое сильное счастье, что я видел в своей жизни, знаешь какое?
– Какое?
– Это Победа. Ты же помнишь?
– Помню, конечно.
– Помнишь, какой экстаз? Какое ликование? Какое братание? Нет, такого счастья ни у одного народа не было ещё. Тут главное что?
– Что?
– Это было всеобщее счастье. Можно сказать, обязательное счастье. Не потому, что так приказали, а потому, что эти вот самые... как их?.. условия бытия изменились. Тут я согласен. Мы победили, мы лучшие, мы научились правильно жить, дальше будет только лучше, иначе быть не может. Но вот с чем я не согласен – ведь все условия бытия тогда не изменились. Долго потом ещё голодали, долго работали до кровавого пота. У многих мужья, отцы и сыновья не вернулись. Но всё равно – все были счастливы.
Пауза. Длительная пауза. Всё это время Игорь смотрел на стол, уставившись в одну точку. Витя постоянно вскидывал глаза, смотрел в окно, даже на настенные часы украдкой взглянул. Наконец Игорь прервал молчание:
– Я предельно точно знаю, что индивидуального счастья не бывает. Я смотрю на современных молодых людей и вижу, что они не такие счастливые, как мы. Что интересно, они твёрдо знают, что за своё счастье надо бороться, с этим они полностью согласны. Но собираются они бороться лишь за своё индивидуальное счастье. А мне хочется им сказать: «Боритесь, дол..бы!» Они сытые, на машинах, с телефонами, за границу мотаются. Любовниц меняют. Они ловят мимолётный кайф, но и только. Ты помнишь, как люди стали при Брежневе пить?
Вопрос был настолько риторический, что Витя просто пожал плечами.
– Люди начали резко терять своё коллективное счастье, отсюда и пьянство. Коллективное, кстати, пьянство. Но не в этом дело. Я знаю, что индивидуального счастья не бывает, но хочу понять именно его – счастье отдельного индивидуума. Вот есть человек, есть всё остальное. При каких обстоятельствах человек становится счастливым? Что должно в нём измениться? Каким электрическим током он должен быть связан с миром? Понимаешь?
– Да, кажется.
– Вот поэтому ты должен мне отрубить руку. Иначе я не найду ответа на этот вопрос. Главное это мотивация. Я это тебе как бывший руководитель говорю.
– Нет.
– Нет?
– Нет. Мотивация без вразумления вещь бессмысленная, как и вразумление без мотивации. Я это тебе как бывший инструктор говорю.
Это был старый спор друзей. Игорь считал, что мотивация это основа основ любого производства. Витя считал, что мотивация и вразумление одинаково важны. Он продолжил:
– А ты не боишься с одной рукой остаться?
– Мне уже 86 лет. Я ничего не боюсь.
– Ну ладно, положим. Но вот вспомни: сколько раз ты мыл свою руку, сколько раз ногти ей стриг. Эта твоя рука детей нянчила, внуков. Эта рука держала девушек, с которыми ты танцевал. Ею ты пробовал писать, когда правая в гипсе была. Ты же левую хочешь отрубить?
– Да.
– Эта рука на баяне играла. Ею ты отвёртку держал на работе, крутил всякие свои тумблера.
– Тумблера не крутят, их перекидывают.
– Ладно. Ты на своём веку столько много всего сделал хорошего этой рукой. А потом удар – и она лежит на столе рядом с тобой отрубленная как какая-то куриная нога.
Гримаса отвращения промелькнула по лицу Игоря. Он сказал:
– И что?
– И то. Ты дурак. Хотя и умный. Не обижайся. Ты просто технарь и склонен думать однобоко. Твоё стремление к истине похвально, но зачем руку-то рубить?
– Мотивация...
– Опять ты со своей мотивацией! Ещё раз, не обижайся, но мне ты напоминаешь типичного технаря: «Я себе руку отрублю, но уши всё равно отморожу». А зачем вообще нужно-то – уши отмораживать?
– И что ты предлагаешь?
– Просто обещай мне, что дашь ответ на этот вопрос, и всё. Дай слово товарища, что за две недели ответишь мне, что такое счастье.
– Даю слово товарища!
– По рукам.
* * *
Прошло две недели. Витя опять был в гостях у Игоря. Он не стал сразу спрашивать про счастье.
– Знаешь, что я сегодня вспомнил?
– Что?
– Мы с тобой как-то гуляли в январе. Была суббота или воскресенье...
– Суббота.
– День какой-то был странный. Мне всё вокруг казалось ненастоящим. Всё не такое, как должно быть. Я даже подумал, может, инсульт со мной случился. Спускаюсь в лифте – лифт ненастоящий. Выхожу на улицу – улица как из кинофильма. А главное люди... Люди ходят и говорят всякие глупости. Мы с тобой ходили по набережной, обсуждали нефтедоллары, и тут сама собой в воздухе материализовалась странная, неожиданная мысль...
– Какая?
– «Все люди бредят». Я тогда ходил и думал, что раз все люди бредят, значит, я тоже брежу. Словом, это было очень странное ощущение. А вот сегодня я вспомнил ту субботу, и мне показалось, что это была не простая суббота, это была яма.
– Какая такая яма?
– Яма человеческой глупости... слабоумия... бреда... вялости... Не знаю, как сказать. Но это яма. Мы, русские люди, наконец, достигли дна этой ямы. Оттолкнулись и теперь будем выбираться наверх. Дальше будет только лучше.
– Не знаю, не знаю. Может быть, это ты просто поумнел, и теперь тебе кажется, что всё вокруг такое глупое. Знаешь, что такое настоящая мудрость?
– Что?
– Это когда ты понимаешь, что 90 % сказанного – ложь. Мне в последнее время кажется, что ложь – это 95 % сказанного.
– Ну а ты как? Сдержал... слово товарища?
– Да, кажется. Смотри, тебе судить.
Игорь положил на стол лист жёлтой бумаги. Бумага имела непривычный для современных офисных работников размер: не А4, не А3, а какой-то свой собственный. На бумаге был рисунок карандашом.
– Это вода, что-то вроде моря. Это камни, остров. На камнях стоит башня. Башня сделана из этих самых камней, только обтёсанных. Сверху башни флаг. Это и есть моё счастье.
– Твоё счастье?
– Нет, я не то хотел сказать. Это моё определение счастье.
– А где слова? Все эти «быт», «бытие», «предназначение»?..
– А не надо слов. Вода и волны это эмоции. Они нужны, без них человеку не жить. Высокая волна это хорошее настроение, низкая волна это плохое. Очень высокая волна это кайф, очень низкая это похмелье после кайфа или душевная боль. Но не настроение нужно человеку, а сами эмоции. Они двигают. Камни на рисунке это здоровье. Здоровье это фундамент. Хороший фундамент – хорошо. Плохой фундамент – плохо. Без здоровья счастливым не будешь.
– А как же «Главное не счастье, а здоровье»?
– Это просто слова. Башня это труды человека. Труды, полезные другим людям. Я сначала нарисовал на башне фонарь – башня стала маяком. Но потом перерисовал рисунок. У каждого своя башня. У кого-то высокая, у кого-то низкая. У кого-то и правда маяк, а у кого-то в башне спрятана библиотека. У кого-то в башне запасы продовольствия или склад оружия, чтобы от врагов защищаться.
– У кого-то электростанция или коровник...
– Да... У кого-то кабинет руководителя или чертёжная мастерская. У кого-то магазин, а у кого-то аптека или парикмахерская...
– А флаг?
– Флаг это флаг. Я долго не мог понять, чего же не хватает в моём рисунке. И это подрисую, и это. Но всё не то. Потом нарисовал флаг, и всё стало на свои места. Флаг это что-то своё личное, интимное для каждого человека. Что-то такое, что делает жизнь осмысленной. Для кого-то это забота о детях, для кого-то политическая борьба, для кого-то поиск истины, для кого-то спортивные достижения. И так далее. Ну даже просто... Вот плывёт какой-нибудь кораблик. Видит мой флаг и понимает: здесь Игорь живёт.
– Это что-то вроде индивидуальности?
– Не знаю. Может быть. Но мне больше нравится считать это личной тайной каждого человека. Что-то такое, что в глубине души у него и что не выкорчуешь оттуда...
– Я бы назвал это разумной индивидуальностью.
– Почему?
– Ты поднялся над своими эмоциями, вообще над своей природой. Ты сам себе придумал смысл жизни. Ты сам себя придумал. Ты занимаешься чем-то не потому, что тебе так инстинкты говорят, а потому, что ты сам так решил. Может быть, в одиночку. Может быть, коллективно.
– Это так, это так. Я не спорю... – Игорь прокашлялся. – Но тут я вложил ещё вот какой смысл. Вот ты строишь свою башню, строишь... Но в один прекрасный день понимаешь, что достиг предела. Всё. Дальше не надо. Дальше башня будет терять в технических характеристиках: снизится устойчивость, может рухнуть под собственной тяжестью. Ты понимаешь, что достиг предела. И вот когда вроде бы твой рост закончился, тогда ты ставишь на башне свой флаг. И от этого башня становится ещё выше, и в характеристиках не теряет. Нравится тебе моё определение?
– И где же тут другие люди? Как насчёт жить ради других?
– Люди есть. У каждого свой островок, своя башня. Мы ездим друг к другу в гости. Обмениваемся тем, чем можем. Смотрим на труды друг друга и восторженно восклицаем или наоборот осуждающе качаем головами. Если мы договорились, что у нас капитализм, мы мало ездим друг к другу. Если социализм, то много ездим, помогаем друг другу укреплять фундамент, строить башни. При социализме ты радуешься тому, что у соседей высокие башни – ведь и ты им помог. При капитализме радуешься, что у соседей башни ниже – значит, ты круче.
– Тут ты прав, безусловно. Когда мои внуки в школе учились, я обратил на это внимание – они не только телефонами своими мерились, но и счастьем. Надо не только дорогой телефон иметь, но и счастливым быть. Можно, например, часто говорить про то, какие у тебя богатые родители, как они тебя любят, как они готовы всё сделать ради тебя.
– Да и по телевизору сейчас все такие счастливые. Жаль, что в жизни не так.
– А Победа?
– Победа... Победа это когда ты и все вокруг вытащили свои флаги из кронштейна, привстали на цыпочки и машут из стороны в сторону. От этого твоя башня, которая и так уже выше некуда, на короткое время приподнимается. Ты, казалось, уже не можешь никогда стать выше. Даже наоборот: придут нацисты с фашистами и порушат все башни. Но нет – и башню свою ты сохранил, и ещё выше она стала. Для такого счастья нужно ощущение нереальности происходящего... Нравится тебе моё определение?
Пауза.
– И с какой стороны это определение можно намазать на бутерброд?
– Я знал, что ты спросишь. А вот с какой. Хочешь быть счастливым – надо держать свои эмоции в узде. Высокие волны размоют и здоровье, и все труды твои, даже флаг свалится. Хочешь быть счастливым – будь здоровым...
– Спасибо... Извини, что-то сорвалось.
– В смысле?
– Ну ты сказал: «Будь здоров», а я по привычке ответил: «Спасибо».
– А, понятно... Если не будешь здоровым, всей твоей жизни кирдык придёт. Хочешь быть счастливым – будь полезен другим людям. Если не будешь полезен, твоя самооценка будет метаться как дикая птица в клетке. Если не будет флага – ты себя ощущать не будешь. Встанешь утром перед зеркалом – и себя не увидишь... Я понятно излагаю?
– Ну а вот размахивание флагом... Ведь чудо нельзя запланировать, чертёж на него ты не составишь.
– Нельзя. Но чудо можно приблизить. Как известно, те люди, которые ищут клады, редко их находят. Но те, которые их не ищут, вообще не находят. Разве что совсем случайно. Просто надо жить как надо, правильно жить. Ждать и надеяться на чудо. Когда ты надеешься на чудо, то можешь нечаянно-негаданно приблизить его. Была бы подходящая ситуация.
– Правильно жить, ждать и надеяться... Это хорошо, надо запомнить. А домик? Тут же ещё домик есть.
– Есть. Это дом и есть, укрытие от всяческих невзгод и непогоды. Я думал сначала, что можно в башне спрятаться, но там работа, там всякое оружие, электростанция, кубометры земли. На работе неуютно. У каждого человека должен быть ещё дом. Поэтому я его и нарисовал. Для счастья ещё уют нужен. Я понятно изложил?
– Да. Понятнее некуда. Спасибо, дорогой товарищ.
И друзья обнялись.
© Алексей Карманов, 2016
Написано 9.04.2016. Последнее изменение 9.07.2019.